фл.семафором навигация
исполнить цепочку-на главную в кубрик-на 1 стр.
  • главная
  • астрономия
  • гидрометеорология
  • имена на карте
  • судомоделизм
  • навигация
  • устройство НК
  • памятники
  • морпесни
  • морпрактика
  • протокол
  • сокровищница
  • флаги
  • семафор
  • традиции
  • морвузы
  • мороружие
  • словарик
  • моравиация
  • кают-компания

  •  

     

    Загадки поморских судов

     



     

    Отрывки из книги С.Г.Дмитренко "Морские тайны древних славян"

     


    "Проследите терминологию морских и судовых слов, употребляемых нашими плавателями, вслушайтесь в этот язык, и вы найдете еще уцелевшие, свежие остатки старины. После этого можно быть убежденным, что наше судостроение и судоходство древни, как сама Россия, что искусства эти не заимствованы от других, чуждых нам народов, но возникли сами собой из элементов нашей народной жизни".

     
    П. Богославский.
    О купеческом судостроении, речном и прибрежном

     



       Многие суда России — поморские, волжские и каспийские — очень похожи на балтийские коги. Взять, к примеру, хотя бы
    поморский коч. Он не только названием, но и своим внешним видом (архитектурой) настолько похож на «Бременский ког», что закрадывается подозрение: а не скопировали ли его русские корабелы с ганзейских судов, приходивших в Новгород Великий?
     

       Однако при всем сходстве есть и существенные различия, которые не позволяют утвердительно ответить на данный вопрос. Дело в том, что изготовлялись они по совершенно разным технологиям. Так, если коги XIII в. сколачивались металлическими гвоздями и заклепками, то в основе традиционного русского судостроения лежит технология соединения (сшивания) деталей корпуса гибкой вязью. От слова «шить» происходят названия таких судов, как шитик или расшива. Еще Константин Багрянородный (X в.) сообщал об изготовлении у древних русов обшитых досками «набойных лодий». При этом русы крепили доски обшивки к набору и между собой не только деревянными гвоздями (нагелями), но также гибкой вязью, изготовленной из ивовых прутьев, корней можжевельника (вицы), стволов и корней молодых, маломерных елочек и связок лыка. Технология сшивания судов настолько сильно была укоренена в русском судостроении и была так хорошо отработана, что, несмотря на суровые приказы Петра I перенимать европейские «новоманерные» способы постройки судов, она сохранилась у русских поморов практически до наших дней.


       Поморские суда изготавливали следующим образом: «Доски обшивки идут внакрой. Их пришивают к шпангоутам толстой еловой ниткой пятисантиметровым швом. В длину доски сшиваются между собой вересковой ниткой диаметром 1 — 8 мм. Шов при этом — 2,5 см... Перед сшивкой доски плотно прижимают друг к другу специальным инструментом - клещами. Отверстия для шитья быстро просверливаются специальным сверлом - дрелью, устроенной в виде лука. После продергивания деревянной ниткой сквозь отверстия, последние забиваются клиньями, с наружной стороны борта сосновыми, а с внутренней - из мягкой ели".

    «Многие средневековые путешественники, включая Марко Поло, подчеркивали, что арабы при постройке своих судов скрепляли детали корпуса не металлическими гвоздями, а тросом, сделанным из волокна кокосового ореха. Они свято верили: на дне океана находится огромный магнит, который „вытягивает" все железо из проходящих судов» [53].


       В 1983 г. известный английский исследователь Тим Северин организовал экспедицию на старинном арабском судне типа
    дау по пути Синдбада Морехода. Судно, названное «Сохар», строилось по старинной технологии: «Привычного жесткого силового каркаса — набора, обтягиваемого обшивкой, оно не имело. Так, шпангоутных рамок не было вовсе. В плоскости каждого основного шпангоута в корпусе стояли три совершенно не связанные одна с другой части. Между этими частями в разрыве ставился промежуточный — скуловой шпангоут: такого же мощного сечения, такая же цельная деталь, не соединенная ни с килем, ни с бимсами палубы. Благодаря этому отпала надобность в жестком соединении частей набора друг с другом — в узлы. Строилось судно тоже как-то странно — мастера подгоняли и ставили одновременно и части шпангоутов и доски обшивки. По пазам между досками изнутри корпуса укладывался довольно толстый уплотняющий трос, после чего доски стягивались часто поставленными связками из тонкого кокосового троса. Сразу же после этого очередная доска крепилась ко всем шпангоутам — двумя связками к каждому... К июлю оставалось сделать последнее усилие перед спуском — герметизировать 20 тыс. просверленных (разумеется, вручную) отверстий, через которые проходили тросы креплений.
    Изнутри эти отверстия, как и различные стыки, законопачивались кокосовым волокном, а снаружи заделывались особой смесью извести и древесной смолы. Наконец корпус промазывали изнутри противогнилостным составом, в качестве которого было взято растительное масло, специальным образом подготовленное. Оманцы утверждали, что при регулярном „промасливании" корпус может прослужить до ста лет» [53].
    Сравнительный анализ обеих технологий — поморской и арабской показывает их поразительное сходство даже в деталях. Так, например, поморы, как и арабы, при просмолке швов применяли известь: «Лайно — спай или стык досок в обшивке с наружной стороны борта промыслового судна, залитый из смеси смолы и песка при помощи раскаленного железного болта. Предварительно спай борта посыпают тонким слоем извести или мела» [5].
     

       Конечно, существуют и различия, которые легко можно объяснить конкретными местными условиями. Например, отсутствием собственного леса для изготовления цельного шпангоута или кокосового троса для стягивающего каната. Кроме того, различие в типах парусного вооружения, которое мы наблюдаем у поморских и арабских судов (прямое у поморов и косое у арабов), появилось сравнительно поздно, после XI в. До этого времени подавляющее большинство арабских судов несло прямое парусное вооружение.
    Возникает предположение (по крайней мере у автора) о том, что они каким-то странным образом связаны между собой, и создается впечатление о их родственности, то есть технологии эти, зародившись в одном месте, были разнесены в разные концы света. И если бы сравнивались технологии двух родственных народов, например поляков и болгар, то ни у кого не было бы никакого сомнения, что это именно так. Однако в данном случае, имея дело с культурами «чуждых» народов, нам кажется, что этого не может быть, потому что не может быть никогда. При этом упускается из виду, что название «фабский тип судна» чисто условное, поскольку аналогичные суда изготавливались и на Лаккадивских островах, где они строятся и поныне, и в Индии, а также на иранском берегу Персидского залива. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что на одном из таких судов в 1460 г. «...пошел оттуда (из иранского города Ормуза) за Индийское море в таве с конями Афанасий Никитин». С большой долей вероятности можно утверждать, что
    тава (дава) — это и есть так называемая арабская дау. А это уже в корне меняет дело, поскольку санскрит (язык индоиранцев) и славянские языки являются родственными.
    При этом, конечно же, необходимо учитывать и прибалтийско-финскую составляющую русской культуры, носителями которой были предки карел, жившие в Новгороде Великом. Карелы (меря) тоже могли быть родоначальниками «поморской технологии» постройки судов, шитых вицей, так как есть данные о том, что в древности на Балтийском побережье похожая технология существовала, например в Скандинавии.
    Например, фон Фиркс описал судно из Хьертшпринга, время постройки которого относят к IV—III вв. до н. э. Из приведенных рисунков видно, что к днищевой доске, практически представляющей собой лодку-долбенку, через специальные выступы (
    клампы) привязаны шпангоуты и бортовые доски.
    Из всех типов поморских судов ближе всего к данному виду относятся
    набойные лодки (осинка, осиновка, набоина) и другие, у которых к долбленому из бревна днищу (трубе) нашивалось от двух до трех рядов досок, образовывавших борта судна. Таким образом, русское поморское судостроение своими корнями может уходить как в славянскую технологию, так и в балтийско-карельскую. Возможно, имел место и симбиоз технологических приемов, например, набойные лодки делались по балтийско-карельской технологии, а килевые лодьи барочного типа — по славянской.
    Однако использование долбленого ствола в качестве днища-киля наблюдалось не только на русском Севере и на Волге (там, где славяне находились в тесном и постоянном контакте с угро-финнами), но и на Днепре, где этих контактов или не было вообще, или они были минимальны.

    (
    Чайки запорожских казаков строились точно так же, как и большинство русских судов, и так же как персидские киржимы и древние индийские коландии. У всех у них к долбленой колоде («лодье») «пришивались» доски обшивки, шпангоуты и штевни.
    Кроме этого, отличительной особенностью всех этих судов был
    руль — «потесь», представлявший собой обычное весло, расположенное в корме в диаметральной плоскости судна. Однако чайки имели дополнительный руль в носу. Вероятно, это было необходимо для того, чтобы проходить бурные пороги на Днепре).

       По аналогичной технологии, например, строились
    днепровские чайки — суда запорожских казаков. Этот способ постройки уходит корнями в седую древность, так как упоминается в летописях времен Олега и Игоря. Точно так же строились и некоторые древние индийские суда: «У индийцев есть каботажные суда; те же, которые ходят в Хрису Золотую (Маштаку) и Ганг, очень велики и называются коландиями».
     

       Из обмолвок других авторов, например Марко Поло, можно набросать их примерный портрет. Это широкие грузовые суда грузоподъемностью до тысячи (?) тонн, вмещавшие до 150 человек. Киль коландия был выдолблен из одного ствола, на него наращивали доски обшивки» [58]. Именно такого типа суда описаны ниже. «На Волгу заходили нередко с Каспия персидские маломерные киржимы — небольшие суда прибрежного плавания, размерами от 15 до 28 фут. в длину, 2 и 1/2 — 4 и 1/2 фут. в ширину и 1 и 1/2 — 2 фут. в глубину, грузоподъемностью от нескольких десятков до 700 пудов, на осадке — от 1 до 3 фут. Киржимы плоскодонны, но с подбором подворотов, а малые — даже с выдолбленной из цельного древесного ствола „трубой". У более крупных судов кромки досок днища сшиваются корнями кизиля и смазываются сгущеной нефтью (кыром). Строятся киржимы в Баку, Ленкорани, Астробадском заливе и в кочевьях туркмен — на южном и отчасти западном берегу Каспийского моря. Постройка производится из липового леса и отчасти персидского дуба и ореха. Ходят суда на веслах и под парусами» [75].
       Кроме технологии «шитья» древнерусскими корабелами применялась еще и другая технология, тоже имевшая восточные корни: «Обращаясь к вопросу о происхождении названия
    насад" и относясь отрицательно ко всем другим высказываемым до сих пор предположениям, мы считаем более вероятным одно из следующих объяснений этого термина: на реке Аму-Дарье до последнего времени сохранился способ постройки грузовых судов — каюков, напоминающий седые времена египетского судостроения и, очевидно, заимствованный оттуда; особого устройства топором, насаженным на длинную рукоять, но не вдоль, как топор, а поперек, подобно нашей мотыге, вытесываются толстенные брусья доски, которые для выделки судна наколачиваются („насаживаются") одна на другую деревянными гвоздями, с соответственным притесыванием в закруглениях кормы и носа судна, — таким образом сшивается весь остов судна, пробиваемый затем в пазах мхом. Вполне возможно, что точно таким образом первоначально строились и наши „насады" — кстати сказать — и появившиеся уже с продвижением Руси на восток и завязавшимися регулярными сношениями с ним» [75].
    Но точно такая технология применялась при постройке некоторых ранних судов Индийского океана и, по-видимому, Персидского залива. Например, «наиболее ранний дау — беспалубная остроконечная мтепе, чья... обшивка подбиралась по древнеегипетскому способу, без шпангоутов. Лишь в более поздние времена (а мтепе и сегодня можно изредка встретить у восточного побережья Африки) доски обшивки стали скреплять не только между собой, но и привязывать к шпангоутам. Эти мтепе имели длину до двадцати метров и грузоподъемность до тридцати тонн, а экипаж их насчитывал до двух десятков человек. На всем протяжении их истории мтепе можно было узнать издалека и с первого же взгляда благодаря одной детали: это как раз тот единственный тип судна, чья единственная прямая мачта несла на своем единственном рее парус в форме вертикально вытянутого прямоугольника» [58].
    Таким образом, мы имеем ряд совпадений как в технологических приемах, так и в конструктивных особеннос-ях между поморскими судами и судами Востока. Естественно, возникает вопрос — чем это вызвано?
    По этому поводу можно выдвинуть несколько версий. Одна из них заключается в том, что эти сходства появились в результате заимствования. Например, у иранских купцов во время торговых операций или у соседних народов. Так, указанные особенности русских судов могли появиться в результате контактов с казанскими купцами — основными торговыми посредниками между Северной Русью и Востоком.
    В пользу этого предположения говорит тот факт, что в русских летописях суда татарских купцов называются так же, как и русские —
    кербати, лодьи, учаны, пабусы и т. д. названия (например, каюк).


       Но может быть выдвинута другая версия, которая расходится с существующими представлениями исторической науки. Она основывается на том, что племена, являвшиеся предками славян, проживая первоначально где-то на Востоке и имея развитое судостроение и мореходство, в силу обстоятельств переселились по Днепру и Волге в Восточную Европу, принеся с собой «восточные» навыки постройки судов. Эта версия, несмотря на свою «антинаучность», может быть подкреплена некоторыми особенностями славян: «Ряд определенных соображений говорит об особой привязанности славян к воде и чрезвычайном умении пользоваться ею в своих интересах. Сюда относятся: а) первоначальное расселение славян исключительно по рекам и вообще водным путям сообщения; б) постройка славянами древних городов у воды, с открытыми подходами со стороны рек, озер и морей, — очевидно, для постоянного пользования водными путями и в особенности на случай отступления по ним от врагов, о чем свидетельствуют многочисленные „городища" на всей огромной территории расселения славянских племен и, в частности, в Волжском бассейне, особенно на крайнем востоке — по Каме и Вятке, в центре инородческого окружения славян; в) производство славянами обширной торговли, нередко с очень отдаленными странами, связанными с территорией славянской оседлости исключительно теми же водными сообщениями; г) славяно-русские названия некоторых, отдаленных от первоначальных пунктов поселения славян, восточных и тем более северных рек, как, например, Двины, Печоры, Оби и др., что возможно только при широком развитии славяно-русского судоходства.
       Наконец, об этом развитии судоходного дела у славян имеются и прямые свидетельства, начиная с писателей греко-римского мира и кончая арабами и персами» [75].
       Для того чтобы разобраться в этой проблеме, необходимо провести сравнительный анализ русско-волжских и поморских названий, относящихся к судостроению и деталям судов с аналогичными словами карельского языка, языков народов Волги (в том числе и с тюрскими) и, наконец, со словами, употребляющимися у народов, которые населяют берега Каспия, — туркмен, азербайджанцев и иранцев. В рассмотрении этого вопроса могли бы объединиться специалисты по языкознанию и судостроению. И здесь, как нам думается, могут появиться интересные неожиданности. Например, странным, на наш взгляд, может показаться такое совпадение: как известно, из Персии, из Ормуза, Афанасий Никитин шел на
    таве, а у русских поморов существовала команда «тавань» («табань»). Не правда ли, одно перекликается с другим?
    Так, может быть, действительно русское судостроение гораздо древнее, чем предполагалось до сих пор?
     

       «Письменные источники именуют древние русские суда кораблями, лодьями, причем эти названия употреблялись летописцами как нарицательные и для обозначения всякого судна вообще. Слово „корабль" имеет чисто славянское происхождение. Во всех славянских языках (русском, болгарском, чешском, польском, сербском) можно встретить слово „корабль", «кораб» в значении судна. В слове «корабль» нетруд но выделить корень кор-, который заметим, лежит и в основе таких слов, как „короб", „корзина", и обозначает определенное сооружение из коры. Если теперь вспомнить, что древние суда делались из прутьев и обшивались корой, то становится понятным и возникновение названия этих судов.
    Показательным примером в этом отношении является то обстоятельство, что в чешском языке до настоящего времени слово «korab» означает и древесную кору, и большую лодку. Некоторые авторы считали, что слово „корабль" пришло в славянские языки из Греции, где судостроение зародилось в очень давние времена. Но это не так: исследования советских источников опровергают такое предположение. Античная Греция не знала слова „карабос" в обозначении судна: в те времена это слово употреблялось в значении древесного жука или определенного вида морского краба. И только в конце VI или начале VII в., когда Византия уже хорошо знала славян, слово „карабос" начинает появляться в греческих письменных источниках в значении лодки, ботика, то есть судна» [18].
       Интересно отметить, что нет никаких достоверных данных о том, что кто-либо из славян строил суда из шкур животных или из древесной коры. Это противоречие невозможно разрешить, если исходить из предположения о европейских корнях развития славянского судостроения*.
    «Слово
    „лодья" (олядь, лодь, ладья, ладия) также является очень древним термином и, как указывалось выше, наряду со словом „корабль" служило для обозначения судна вообще. Как в свое время термин „корабль" вошел в греческий язык, так и русский термин „лодья" распространился в дальнейшем у северных соседей Руси — финнов и шведов.
     

       В отличие от «корабля» непрочного, малоостойчивого, маловместительного, лодья-однодеревка представляла собой выдолбленный (или выжженный) внутри и обтесанный снаружи древесный ствол. Лодья имела три мачты, на каждой из которых был один парус. Команда — 5—8 человек. Миниатюрным подобием лодьи-однодеревки является употребляемый иногда рыбаками и в наши дни долбленый челнок.
    Дальнейшим развитием лодьи-однодеревки явились «набойные лодьи». Основу набойной лодьи составляла колода-однодеревка. С целью увеличения вместимости и улучшения мореходности надводный борт этих судов был увеличен путем установки нескольких поясов досок, соединявшихся по пазам край на край. Набойные лодьи имели длину около 20 м и вмещали до 50—60 человек. Ограничением дальнейшему увеличению грузоподъемности являлась колода-однодеревка, лежащая в основании набойной лодьи. Это обстоятельство привело с течением времени к появлению дощатой лодьи, то есть сделанной целиком из досок. Основу этих лодий, каркас их, к которому крепилась деревянная обшивка, составляли скрепы — ребра или, как мы теперь называем, — шпангоуты. Эти лодьи-дощаники, способные ходить за море, иногда в исторических летописях именуются лодьями морскими, или лодьями заморскими. Как лодьи набойные, так и лодьи-дощаники имели мачту с реем, паруса, весла, уключины и якорь. Их размеры были относительно невелики; лодьи были легки и подвижны, имели небольшую осадку и плоское днище. Последние из указанных особенностей русских судов обусловливались трудностями плавания по рекам Русской равнины и, в первую очередь, по Великому водному пути из Балтийского в Черное море (пороги, волоки). В исторических документах, таких как „Повесть временных лет", новгородские летописи, Русская Правда и т. д., можно встретить, правда изредка, и другие названия русских судов.
       Источники XI—XII вв. упоминают кроме лодий также
    насады, струги, челны, учаны. Встречаются такие названия, как скедия (в греческом языке означает судно, построенное на скорую руку), кубара (греч.), галея (галера), встречаются упоминания о шнеках (сканд.), а с начала XIV в. — о лойвах, ушкуях (финно-угорского происхождения), наконец, есть упоминания о триреях (триеры) и дромонах (по-гречески „продолговатая лодья")» [18].
    «Постройка набойных лодей была значительно сложнее, чем изготовление обычной лодьи-однодеревки. Обработанное дерево с выдолбленной выемкой — заготовку, называемую колодой, или трубой, погружали в воду (или, наоборот, наполняли водой) и в течение недели вымачивали древесину. После этого разводили костер и держали колоду над огнем; намокшее дерево не горело, а распаривалось.
       Распаренные борта колоды посредством распорок и клиньев разводили и расширяли до нужных и допустимых размеров. Потом лодью сушили и наращивали борта. Внутри лодьи устанавливали и крепили несколько основных и облегченных опруг (шпангоутов), концы которых возвышались над бортами выдолбленной части судна. Опруги крепились к днищу и к бортам деревянными колышками или пришивались вицей (особо обработанными еловыми корнями).
       Лодьи с увеличенными бортами стали называть набойными. Процесс постройки этих примитивных судов непрерывно совершенствовался. Наращиваемые доски наружной обшивки крепились к опругам внакрой, а между собой также вицей; применялось и металлическое крепление в виде кованых гвоздей и скоб».

    Карбас

    «Широкое применение получило на русском Севере промысловое судно типа
    карбас, длиной до 10 м, шириной 2—3 м и грузоподъемностью до 4 т. Эти суда приводились в движение веслами (до шести пар) и имели две мачты с парусами. Корпус был приспособлен к плаванию в ледовых условиях: к днищу по обе стороны киля иногда крепились два деревянных полоза, с помощью которых судно можно было вытаскивать из воды и передвигать по льду. Карбасы являлись первыми ледовыми судами, они обладали необходимыми мореходными качествами и были распространены по всему Поморью».


    Раньшина


    «Своеобразный тип поморских судов —
    раньшина, специально приспособленная для ранних весенних выходов на промыслы рыбы и морского зверя. Раньшина (рончина, роншина) — парусно-гребное двух- или трехмачтовое промысловое судно северных славян XI—XIX вв. Яйцевидная форма подводной части корпуса способствовала выдавливанию раныиины на поверхность при сжатии льдов. Прямой наклонный форштевень помогал вытаскивать судно на лед. Грузоподъемность раньшины колебалась от 25 до 70 т. Для сообщения с берегом при раньшине имелись осиновки».

    Осиновка

    «Это небольшой челн поморов, выдолбленный из ствола осины с набоинами по бортам. Для постройки этого судна ствол осины 3—5 лет распирали на корню клиньями, затем срубали и полученную выемку расширяли — выдалбливали или выжигали. После этого заготовку вымачивали, распаривали и распирали с помощью клиньев и распорок. Внутрь вставляли 4—6 шпангоутов. Борта наращивали досками, корпус изнутри и снаружи смолили. Осиновки имели от 2 до 4 пар гребных весел и одно рулевое. Иногда оснащались шпринтовым или рейковым парусом.
    Осиновку с тремя парами весел называли тройником. Судно имело низкую остойчивость (длина — 5—7 м, высота борта — 0,5—0,8 м, осадка — 0,3 м, грузоподъемность — около 350 кг)» .

    Поморская лодья

    «Интересные изменения претерпела в поморском крае старинная русская лодья, превращенная в чисто морское грузовое судно. Большие лодьи строились длиной до 25 м, шириной до 8 м, грузоподъемностью от 200 т и более. Поморская лодья была палубным судном, разделенным двумя поперечными переборками на три отделения, каждое из которых имело свой входной люк. В носовом помещении устанавливали кирпичную печь; здесь готовили пищу и размещали команду. В кормовой части устанавливали жилье (каюту) для кормщика (капитана). Тут же хранились и мореходные инструменты. В средней части судна находился грузовой трюм глубиной до 4 м. Рангоут судна состоял из трех мачт с прямыми парусами. Общая площадь парусов достигала 460 м. При попутных ветрах лодья делала переходы до 300 км в сутки. На больших лодьях было по два якоря весом до полутонны каждый и, кроме того, один запасной якорь. Якорные канаты длиной по 140 м изготовляли из кожи, позднее из пеньки. Якоря выбирали из воды с помощью ворота.
    В начале XV в. русская лодья вполне соответствовала требованиям, предъявляемым к морскому парусному судну. На таких судах новгородские мореходы отправлялись на промысел от устья Северной Двины до острова Грумант (Шпицберген) на расстояние 2000 км и успешно совершали дальние плавания вокруг Скандинавского полуострова до устья Невы и далее, до древнего города Ладоги.
     

    Процесс создания судна и в этот период был несложным. Мастер намечал длину и ширину судна, а возможно, и вычерчивал чертеж. При этом он чаще всего ориентировался на судно-прототип, улучшая его в меру сил и познаний.
    В соответствии с установленными размерами заготовляли материалы, а затем приступали к постройке. Вначале изготовляли киль в виде прочного бруса; к его концам приделывали под соответствующим углом штевни. На киль укладывали и к нему крепили шпангоуты, собранные из отдельных частей.
    В то время чаще всего применяли кокорные шпангоуты. Заготовка их была довольно сложной. В лесу оголяли корни елового дерева, выбирали лучший из них и обрубали остальные; затем дерево валили, оберегая облюбованный корень. Из сваленного дерева вырезали кряж, который соответственно обрабатывали. Например, кокора, найденная в Старой Ладоге, представляет собой ствол елового дерева вместе с массивным корнем. Таких деталей требовалось для постройки судна несколько десятков.
    Стволы деревьев укладывали поперек судна, и к ним с наружной стороны крепили доски днища. Корни возвышались над днищем и служили боковыми концами шпангоутов; к ним с наружной стороны крепили доски бортовой обшивки. Шпангоуты связывались попарно поперечной балкой — бимсом — и крепились между собой продольным балками —
    карленгсами и стрингерами. Таким образом создавался прочный остов судна.
    С течением времени русские мастера стали применять дубовые нагели и металлические (железные) крепления в виде гвоздей, болтов, скоб, в особенности при постройке больших морских судов. При раскопках в курганах в районе Ладожского озера и в Смоленске находили железные скобы и гвозди, которыми древние мастера прикрепляли обшивку к шпангоутам или штевням и скрепляли доски.
     

    В XV—XVI вв. вица была уже повсеместно вытеснена и лишь изредка применялась в мелком судостроении. Металлические крепления были собственного производства или привозились из Риги, а также из ганзейских городов. Таким образом, новгородские судостроители не испытывали недостатка не только в лесоматериалах, парусине, снастях, пакле, смоле, но и в металлических судовых деталях. Имея запас хорошо просушенного материала, мастера успевали построить судно грузоподъемностью 200 т в течение одного лета, т. е. за 4—5 месяцев, что говорит о высоком уровне организации работы.
    Новгородское государство, где строительство судов было одной из основных отраслей ремесленного производства, стало исторически второй, после Киева, базой русского судостоения, обеспечившей его дальнейшее развитие. Карл Маркс писал о деятельности Великого Новгорода: „...его корабли ходили в Любек, его жители сквозь дремучие леса проложили себе путь в Сибирь; неизмеримые пространства между Ладожским озером, Белым морем, Новой Землей и Онегой были ими несколько цивилизованы"».



    Коч

    «Коч — старинное поморское парусно-гребное судно XI—XIX вв. Он имел характерные обводы для ледового плавания, был оснащен мачтой, навесным рулем и веслами. Вначале кочи строили без применения металла: к скрепленному деревянными нагелями набору корпуса пришивали ремнями доски обшивки. Длина такого судна была 10—15м, ширина — 3—4 м, осадка — 1—1,5 м. При попутном ветре ставили прямой парус, иногда выделанный из шкур, позволявший развивать скорость 6—7 узлов. В XVI—XVII вв. этот тип судна распространился на Урал, в Сибирь, претерпев крупные изменения. Длина коча возросла до 20—25 м, ширина — до 5—8 м, осадка — до 2 м. Судно вмещало 10—15 человек команды и до 30 промысловиков.
    Кочи для «морского хода» строили очень прочно. Набор крепили железными гвоздями, болтами и скобами. Пазы и стыки обшивки конопатили просмоленной паклей, заливали варом и закрывали рейками на скобах. Чтобы полностью „ускорить" коч, требовалось более 3 тысяч специальных скоб. Канатов различных нужно было около 1000 м. Парус высотой 14м шили из отдельных полотнищ общей площадью свыше 230 м2. В конце XVI—XVII в. начали строить наборные палубные большие трехмачтовые кочи. На этих судах для управления рулем применялся
    штурвал. В корме устраивали „казенку" — небольшую каюту для кормщика (капитана) и приказчика. Команда и камбуз размещались в трюме. Для подъема якоря из воды на баке имелся ворот (ручной шпиль). При попутных ветрах судно проходило под парусом до 250 км в сутки» [28].



    Характер, конструктивные особенности и грузоподъемность морских судов XVI—XVII вв.



       «Единственным типом судов, плававших по Мангазейскому морскому ходу, были кочи, появившиеся на Руси, на побережье Белого и Баренцева морей, в XVI в. Как удалось установить, название этого судна происходит от понятия „коца", которое закрепилось в Новгородской земле за лю-бой ледовой защитой, в том числе саней, лыж и судов (Александров В. А. Русское население Сибири XVI—XVII вв. М.: Наука, 1964, с. 27). Коца на судах новгородско-поморского происхождения — это «шуба льдяная», как назвал ее холмогорский промышленник Пантелей Орлов в челобитной по случаю разрушения „коцы — шубы льдяной" его судна, прибывшего на Новую Землю (Архангельский областной архив, ф. 1025, свиток, л. 43). Без «шубы льдяной» Пантелей Орлов не представлял себе, как будет возвращаться в Холмогоры.
       Следовательно, название поморского корабля — коча — генетически связано с его важнейшим конструктивным приспособлением — „
    шубой льдяной", т. е. второй ледовой обшивкой, расположенной в районе ватерлинии. Это важнейшая особенность судна. Второй его особенностью был корпус яйцеобразной формы, наиболее удобной для выжимания на поверхность при ледовом сжатии. За эту особенность голландский географ и этнограф XVII в. Николай Витсен назвал мангазейские кочи „круглыми судами" (Witsen N. Noorden en Oost Tartrien..., p. 272—273).
       Реконструкция бортового набора, произведенная на основании материалов раскопок Мангазейского городища, вполне согласуется именно с таким характером обводов судна. Корпус коча резко отличался от лодьи, каюка, дощаника и коломенки, ходивших по р. Оби. У этих судов борта были прямостенные.
       Свойство кочей выжиматься на поверхность льда отмечалось самими создателями корабля — поморами. В первой половине XVIII в., уже после того как по приказу Петра I все старые суда, русские народные, были уничтожены, на Архан гельской верфи деревянного судостроения для отряда Великой Северной экспедиции было построено два коча. Строителями их являлись поморы, заявившие, что кочи по обводам корпуса значительно приспособленнее для плавания во льдах, чем боты и дубель-шлюпки западноевропейского типа (Белов M. И. Арктическое мореплавание..., с. 272—273).
     

       Кочевое дело поморов продолжали те, кто перешел через Урал в Сибирь. В конце XVI в. одной из крупных верфей речного и морского судостроения было Верхотурье. Только для казенных нужд там заготавливалось ежегодно от 7 до 10 мангазейских кочей. Уже в начале следующего столетия Верхотурский острог производил от 10 до 15 морских судов, причем в это число входили суда частных владельцев — торговых и промышленных людей. Верхотурские суда поднимали до 20 тыс. пудов хлеба (32 т).
       На каждом судне в качестве пассажиров и команды шло от 35 до 42 человек. Например, на каждом из 11 кочей, прибывших в сентябре 1636 г. в Мангазею, находилось по 38— 42 человека (ЦГАДА, ф. 214, кн. 84, л. 3, об.-10). Эти цифры подтверждаются подсчетами тобольского воеводы Андрея Хованского и таможенной ведомостью о прибытии кочей в Мангазею в 1633 г. в караване Леонтия Толстоухова (л. 201 —218 и л. 45—50). В первом случае речь шла о перевозке из Тобольска в Мангазею тысяч четвертей ржаной муки, круп и толокна. Андрей Хованский считал, что для этого понадобится 10 „самых больших кочей" грузоподъемностью по 2 тысячи пудов каждый (32 т.). Стоимость постройки и оснащения судов выразилась бы в 1405 руб. На каждый коч приходилось по несколько тысяч железных скоб, один парус, 600 аршин холста, 2 якоря — каждый по 4,5 пуда, 845 саженей веревок и 2 павозки.
       Отличались ли мангазейские кочи от других сибирских морских судов? На этот вопрос сейчас можно ответить отрицательно. В Русском Поморье, где впервые, если не считать строительства древнеславянских кораблей, зародилось морское судостроение, перекочевавшее в Сибирь, создавались те же самые кочи и лодьи, что и на Европейском Севере. Строителями их были поморы. Возможно, разнообразие в производстве морских судов существовало, потому что в письменных источниках, а они до недавнего времени являлись главными, коч представлялся собирательным типом судна. И все же его отличали от „лодьи онежского дела", «корелянки» и морского судна „холмогорской выделки". Это были суда большой грузоподъемности и дальнего плавания.
       Но строились и „малые коми", выходившие в море. Они использовались в тех околобереговых плаваниях, когда приходилось преодолевать волоки. Их грузоподъемность не превышала 7—8 т. Они имели три киля, два из них по нижней части днища, что сообщало им остойчивость, особенно ценную при прохождении волоков по Канину полуострову и Ямальскому волоку. Именно о „малых кочах" речь шла в рассказе Леонтия Плехана.
       Отмечается и прямая преемственная связь поморских судостроителей с сибирскими. Пример этому — поиск людей для плотбища Верхотурья „в уставщики", которые бы были „плотниками добрыми — морские (кочи) делать умели". Один такой человек в 1610 г. объявился на Усть-Пинеге, откуда был препровожден в Сибирь.


       Обнаруженные автором в делах Якутской приказной избы документы — обмеры ленских кочей — показывают, что полученный поморами опыт строительства кочей был перенесен на далекий северо-восток. По Лене и межу устьями восточносибирских рек ходили суда мангазейско-поморского типа. Они поднимали до 2 тыс. пудов грузов, направлявшихся, как сказано об этом в товарной описи» на реки Яну и Индигирку. Один из них — коч Алексея Норицына — поднял 1600 пудов муки (25,6 т), другой — Прокопия Минеева — 1090 пудов муки (17,5 т), кроме этого, на кочах были и другие товары.
    Не отличались ленские кочи от мангазейских и количеством перевозимых людей. В 1653 г. на коче Булгакова, совершившего плавание с Лены на Колыму, поместилось 50 че-ловек.
       Однотипность морских судов Сибири, их одинаковые параметры позволяют считать мангазейские кочи типичными для всех северорусских кораблей, ходивших в XVI— XVII вв. в водах арктических и субарктических районов Евразии. А следовательно, изучение найденных на городище Мангазеи кочей — это первый опыт исследования по археологическим остаткам продукции северного судостроения, т. е. судов морского класса, появившихся еще до Петра I, т. е. до того, как со стапелей Холмогор и Архангельска сошли первые „новоманерные" корабли регулярного русского флота.
       По подсчетам, опубликованным в 1956 г., в Северном бассейне ежегодно выходило в плавание до 65 морских судов, в том числе 20 казенных и 45 торговых. К этому числу следует прибавить 250 лодей, кочей и морских карбасов в Беломорье, не считая судов, плававших в устье Печоры и Мезени, отправлявшихся на Новую Землю и в Карское море. Сибирские кочи обеспечивали перевозку 130 тыс. пудов (20 800 т). Тоннаж речного флота Сибири в середине XVII в. превышал морской в 8—10 раз. Только из Верхотурья в Тобольск перевозилось в год до 200 тыс. пудов хлеба и соли. Из Верхоленска в Якутск в 23 зимовья и острожков отправлялось до 60 тыс. пудов хлеба и соли. Таким образом, в Се-верном бассейне плавали целые флотилии морских судов. Создание их потребовало организации не только верфей, но и кадров судостроителей. На севере были построены более совершенные верфи и создан совершенный русский флот XVIII в.».

     

    Графические изображения мангазейских судов

     

       «Своеобразным путеводителем по коллекции мангазейских судовых частей являются их графические изображения. В коллекции представлено шесть графических рисунков, выполненных режущим инструментом на девяти корабельных досках. На трех досках показано пять различных типов судов, приходивших в Мангазею, на трех — их фрагменты. Наиболее интересным является изображение на большой корабельной доске, которая сама представляет собой фрагмент кочевой обшивки. На ней показана флотилия, состоящая из трех судов. На оборотной стороне обнаружена надпись, выполненная режущим инструментом, содержание которой из-за плохой сохранности разгадать трудно.
       На лицевой стороне доски вырезано три судна. На одном из них — коче — довольно четко видны две мачты (грот и фок), два паруса, а также двухлапчатый якорь, опущенный на канате и закрепленный на бушприте в верхней половине носовой части. Паруса изображены в двух планах: на заднем прослеживается большой прямоугольный парус, на переднем — малый. Форштевень овальной формы, а корма с большим рулем, явно трансовая. Со стороны кормы и носа к мачтам протянуты крепящие их канаты или веревки, которые по древнерусской терминологии назывались
    возжами (шкотами), дрогами (фалами) и ногами (вантами). Для удержания судна в определенном положении на период стоянки позади судна на большом канате устанавливалось толстое бревно — плавучий якорь. Борт судна невысокий.
     

       Вероятнее всего, автор рисунка ставил перед собой цель показать суда, их устройство и такелаж в различных положениях. На рисунке двухмачтового судна он изобразил рангоут, который доказал, что картина оснащения древнерусского морского корабля была совсем иной, чем представлялось раньше.
    По письменным источникам, коч считался одномачтовым судном, а те, кто плавал на нем, людьми, лишенными самых элементарных навыков управления парусами. Вообще, как выразился Н. П. Загоскин, коч — это корабль, для создания которого требовалось немного — „тяп да ляп — и вышел кораб" [30]. Теперь давать такую характеристику невозможно. Во всяком случае на мангазейских кочах имелось две мачты — грот и фок, — была разработана система управления парусами с помощью ног (вантов) и возжей (шкотов).
       В 1671 г. мангазейский воевода Даниил Наумов о парусах писал: „И в Мангазее по всякие годы (хранятся) кочевые запасы — парусы и варовые веревки — по парусу и по два, а в парусе по 600 аршин холсту" (ЦГАДА, ф. 214, стлб. 635, л. 113). В других документах Сибирского приказа также есть упоминание о двух парусах, точнее, по номенклатуре описаний они скрываются под термином „полпаруса".
       На другом рисунке коча главное внимание уделено изображению трансовой кормы, сложного рулевого устройства, главного паруса и грот-мачты, на оконечности которой показан широкий флаг-вымпел.
     

       Обращает на себя внимание громоздкое рулевое управление. Мастер-художник уделил этому много места, так как для мелкосидящего судна, каким был коч (осадка 2—1,5 м); успешное проведение морских операций могло гарантировать только мощное рулевое управление. Размещение руля на трансовой корме требовало серьезных креплений. Расположение рулевого управления было различным: на первом рисунке оно размещалось на верху кормы, на втором — вынесено за пределы трансовой кормы. Сам руль располагался на раме, вмонтированной в судно. Вообще рулевое устройство коча — главное в строительстве. Оно изображено в центре графической схемы (показана схема управления рулем).
       Громоздкий руль (найден громоздкий фрагмент руля), который в те времена носил название
    сопца, был найден в городище в конструкциях жилой постройки. Он был так велик, что требовалась мускульная сила пяти мужчин, чтобы с трудом перенести его на 50 м по городищу.
       Завершает изображение флотилии мангазейских судов рисунок судна относительно малых размеров. Оно играло вспомогательную роль, было одномачтовым с еще более низкими бортами, высокой мачтой и простым парусом. В нем нетрудно признать палубное судно.
       Для плавания в морских условиях кочу придавались два карбаса или струга. Это было правило, действовавшее повсеместно в Сибири, в частности на верхотурских и ленских плотищах. Вспомогательные мелкие суда использовались на участках плавания, невозможных для прохода коча, например на волоках.
       На других досках кочи представлены в иных планах: на днищах бочек вырезаны контуры одиночных судов или суда изображены попарно. На длинной корабельной доске толщиной до 5 см видны два коча: один из них — с внутренними помещениями. К сожалению, доска раскололась пополам, причем вторая половина не найдена и обо всем рисунке судить трудно. На сохранившемся фрагменте изображены килевое устройство, наклоненный вперед форштевень и руль особой конструкции, который вынесен далеко за пределы кормы. Румпель показан внутри судна, т. е. им пользовались в закрытом помещении и рулевой мог смотреть лишь через отверстие, проделанное в корме. Не вполне понятно преимущество такого устройства перед тем, когда румпель размещается прямо на палубе, как это показано на рисунке других кочей. На втором рисунке коча изображены бортовой набор и обшивка. (Рисунки из книги приводятся не все. - Прим. "Кубрика").
       В целом графические изображения судов из раскопок Мангазеи — это не столько рисунки, сколько своеобразные строительные чертежи того времени. Думается, что, пользуясь ими, опытный плотник мог определить нужные ему пропорции главных частей судна, получить сведения о бортовом наборе, расположить мачты, укрепить такелаж, разобраться в тонкостях рулевого устройства. Нам же эти чертежи-рисунки помогли в анализе вещевого материала.
       Кроме рисунков-чертежей на раскопках найдена доска небольшого размера с графическим рисунком одиночного коча. На лицевой стороне показано все судно, а на оборотной — его отдельные части: бортовой набор и овальная линия обвода. На лицевой стороне выделены руль и такелаж. Нельзя не обратить внимания на манеру изображения русского морского судна, она напоминает западноевропейскую. Подобные рисунки можно найти в красочных книгах голландских и английских путешественников, посетивших в XVI в. Россию. Например, в роскошно изданной книге Геритса де Фера, участника экспедиции Баренца. В ней есть несколько рисунков северных русских судов, встреченных им в районе Новой Земли и у берегов Печоры. По манере изображения рисунки русских судов де Фера ничем не отличаются от рисунка русского корабля, который мангазейский мастер вырезал на кочевой доске, хотя, кажется, заимствование исключено».



    Детали мангазейских судов

     

       «На Мангазейском городище найдено несколько сот судовых частей различного назначения. Они обнаружены в конструкциях общественных и жилых зданий, в уличных вымостках, эти детали встречались во всех раскопах. Сначала судовые доски узнавали с трудом, потому что ранее ник-то из членов экспедиции никогда не видел их. Не встречались они и на старинных гравюрах. А вместе с тем уже в слоях верхних горизонтов встречались сосновые доски хорошей сохранности, отличительной особенностью которых были уложенные в ряд пазы и просверленные отверстия, через которые пропускались крученые ивовые и лозовые прутья. Предполагалось, что это упавшие потолочные доски двойного ряда. И только тогда, когда на раскопе воеводского двора встретили первый фрагмент бортового набора, все стало ясно.
     

       Многочисленные доски интерьеров и уличных вымосток — это доски судовых бортовых наборов и палубных конструкций. С тех пор кочевые доски фиксировались и наносились на план. Наиболее интересные экземпляры зарисовывались в масштабе. В результате четырехлетних раскопок скопилось до 300 кочевых досок, доставка которых на Большую Землю была невозможна. Поэтому было принято решение — доски засыпать землей, а для более крупных судовых частей в северо-восточной части раскопа 21 устроено кладбище. Самые интересные экземпляры доставлены в Музей Арктики и Антарктики, часть была в 1976—1977 гг. показана на выставке коллекций Мангазейской экспедиции ААНИИ.
    Что касается досок обшивки и палубы, то, пущенные в дело, они не сохраняли подлинных размеров, а были подогнаны к размерам строительных конструций. Чаще всего их средняя длина не превышала 5—6 м при средней ширине 20—30 см и толщине 75 мм.
       При тщательном изучении системы крепления досок бортовой обшивки оказалось, что с помощью особых креплений опытный мастер мог придать корпусу коча желательную форму. Чаще всего это был овал, поскольку это позволяло судну с помощью небольших рычагов в случае ледовых сжатий выбираться на поверхность льда...
       Лучшим способом расположения досок для придания корпусу заданной овальной формы был
    набор внахлест. Это давало возможность образования пазов и швов, которые затем прокладывались просмоленным пеньковым жгутом. Поверх жгута крепилась тонкая рейка, которая прошивалась железными судовыми скобами. Как видно из перечневых росписей, на каждый коч уходило до 10 тысяч скоб. Они встречались и в районе пляжа и непосредственно на досках.
     

       Значительно сложнее оказалось понять крепление набора к кокорам, килевой балке, ахтерштевням, палубной конструкции. Оказалось, что и в этом случае в дело пускались деревянные крепления в виде шпунтов и нагелей. Такая система хорошо представлена на шпангоуте, обнаруженном в гостином дворе и на кокоре из раскопа 22. Для крепления поперечной доски, на которую накладывался палубный настил, использовались обнаруженные на городище железные гвозди полуаршинной и четверть-аршинной длины. Экспертиза показала, что они были выполнены из кричного железа.
    Весьма оригинальную форму имели килевые балки, фор- и ахтерштевни.
       Обнаружено несколько килей, изучение которых показывает, что они, во-первых, имели для вставления концов кокор специальные выемки, которые располагались в два продольных ряда; во-вторых, в местах стыковок шпангоута с килем существовала система закрепления их в нижней части шпангоута.
       Еще более сложным являлось крепление бортового набора к форштевню. Длина форштевня, найденного на городище, составляла 5,5 м. Это довольно мощный ствол соснового дерева (сохранился фрагментарно), на конце которого, т. е. в верхней части, был вытесан ростр для укрепления носового оперения. В верхней части находилась приставная деталь. В случае протирания ее легко можно было убрать, заменив новой. Она играла значительную роль, располагаясь впереди судна. При движении корабля принимала на себя удар льдов или воды. Поэтому деталь делалась сменной. На ее поверхности обнаружены следы потертости и ударов о камни и коряги.
     

       Доски носовой обшивки располагались на форштевне по двум расходящимся под углом 40° плоскостям, чем создавалась острая форма носа, удобная для продвижения судна в разреженных льдах.
       Что касается ахтерштевня, то он единственный в коллекции. Это громоздкое деревянное сооружение, оказавшееся под окладным бревном северо-восточной постройки на раскопе 21. Размеры его: длина — Зм, ширина — 40 см, высота — 1м (обмер фрагмента). В разрезе ахтерштевень имеет форму конуса, в центре вырублен продольный паз для установки досок обшивки. Паз развернут под углом 60°. Сравнение размеров носовой и кормовой частей свидетельствует о том, что корма шире носовой части судна (40°). В пазах сохранились доски обшивки, прибитые к корпусу деревянными нагелями. В верхней части форштевень стыковался со своим продолжением. От стыковки сохранилось 10 нагелей и уступчатая форма.
       В корпусе ахтерштевня в 2 м от края сделаны квадратные углубления для установки вертикальных бревен. Вероятно, ими были столбы поддержки палубного сооружения, а может быть, каюты. Следует отметить, что при осмотре ахтерштевня не обнаружено следов рулевого крепления, которые на графических изображениях трансовой кормы показаны отделенными от нее, т. е. вынесены за пределы корпуса на специальной раме.
    Рядом с ахтерштевнем лежали мачта (длина — 10,55 м, ширина — 105 мм) и реи. Конец мачты обрублен на 2—3 м. В средней ее части сохранились фрагменты двух рей. Они были перерублены перед положением на бровку уличной вымостки. Здесь же оказалась третья рея, сохранившаяся почти целиком, — ее длина 6 м, сечение — 78 мм.
       Среди найденных деталей коча интерес представляют многочисленные кокоры (шпангоуты). Обращает на себя внимание система крепления шпангоутов к обшивке и к килевой балке — колоде. Упоминавшееся выше перо руля состояло из трех частей, скрепленных деревянными нагелями и скобами. В руле заметны сверленые дыры (19 шт.). Через отверстия пропускались ивовые крученые прутья для свивания пера с корпусом руля.
    Итак, нами обнаружены все основные части коча и есть возможность вычислить их параметры. Это бортовые крепления, судовой набор, ахтер- и форштевни, кили, мачта, реи, перо руля, якоря, а также рисунки-чертежи. На основании изучения письменных источников устанавливается длина и ширина коча.
    Но раньше, чем приступить к конструкции древнего русского морского корабля, в которой принял участие кандидат технических наук, инженер-кораблестроитель И. И. Поздняк, следует привести выдержку из акта приемки нового коча поморской постройки, составленного в Холмогорах в 1685 г. Коч строился для поездки на Новую Землю крестьянами Волокопинежского села Тимофеем и Игнатием Федоровыми.
     

       Вот что читаем в этом акте: „В нынешнем в 204 (1695) году ноября 27 числа по указу преосвященного архиепископа Волокопинежского Николаевского приходу крестьяне Тимошка да Игнашка Федоровы дети Кулаковы по подряду своему сделали в дом его архиерейской новоземельский промышленный коч из своего сухого соснового лесу по угожеству и припроводили в дом его архиерейской на Холмогоры. А мерою тот коч в длину по колоде 10 сажени, а в вышину от колоды до 30 набоев на сторону матерых. А в том кочи кладено упругов в 13 местах, да два коряника в носу, да копыти в коргу, да десятеры курицы. Да он же, Тимошка з братом, добыли к тому кочу две десницы на перешвы, да собцовый корень, да бревно на дерево. А конопать и смола и скобы и на кровлю скалы и рогожи к тому кочу — все кладено домовое" (ЛОИИ, ф. Рукописи Археологической комиссии, кн. 108, л. 108 об.).
    Приведенную цитату следует дешифровать. Пинежский коч по килю имел длину 21,6 м, ширину — 6,4 м, его борта возвышались из расчета 30 досок обшивки, он имел 13 шпангоутов. Такое размерение дает основание вычислить высоту носовой и кормовой частей коча. Она не превышала 5,5 м. Именно такой длины форштевень был обнаружен в раскопе комплекса А.
       Мангазейские рисунки-чертежи показывают, что нос коча несколько поднимался над высокой кормой, а следовательно, высота кормы была в пределах 5 м. Борт был значительно ниже носа и кормы. Его высоту также можно вычислить. На раскопках средняя ширина досок обшивки составляла 25 см. В пинежский коч было положено 30 набоев. Следовательно, высота борта не превышала 3,5 м. Вычислить можно и осадку коча. Установлено, что при полной нагрузке 40 т коч погружался на глубину 1,5—1,75 м. На поверхности оставалась лишь незначительная его часть. Он выглядел низкосидящим судном, с несколько задранным овальной формы носом, высокой трансовой кормой, с палубными надстройками из теса, которые по терминологии того времени носили название кровель. В центральной части в разрезе и сверху коч имел выпуклые формы, сужающиеся к носу.
       Поморско-верхотурский тип коча был эталоном для всех морских судов Сибири XVI—XVII вв. Реконструкция его подтвердила высказанное еще в 1951 и 1956 г. мнение о характере и особенностях такого типа судов.
     

       Несколько слов о создании модели коча. В 1951 г. для сборника „Исторический памятник русского полярного мореплавания XVII в" при участии и консультации М. И. Белова сотрудник Музея Арктики Н. Д. Травин воспроизвел графическую модель коча. Модель имела, как потом выяснилось, ряд недостатков, но превосходила известную в то время музейную модель. Графическая модель Травина с некоторыми дополнениями и изменениями в 1967 г. была воплощена в музейную модель коча, выполненную С. А. Леонтьевым под руководством Белова. Ныне она выставлена в историческом разделе Музея Арктики и Антарктики.
       Окончание работы над моделью почти совпало с началом раскопок городища Мангазеи, давших новый и обильный материал для реконструкции коча. К сожалению, он не был учтен. Следовательно, в ближайшее время стоит задача создания третьей и более совершенной модели коча — знаменитого полярного корабля, в течение многих столетий успешно бороздившего арктические воды» [7].



    Астраханская бударка. Рыбница, реюшка, завозня



       «Рыбаки Северного Каспия и Нижней Волги издавна применяют для связи с берегом, разъездов и рыбной ловли на мелководье своеобразные, очень легкие на ходу, вместительные и удобные лодки — бударки. Как и другие лодки местных типов, например рыбница или реюшка, бударка хорошо приспособлена для эксплуатации в суровых условиях Каспия. Ее обводы отточены опытом многих поколений рыбаков-мореходов. Конструкция корпуса также вырабатывалась и проверялась на протяжении многих веков.
       Мне хочется рассказать о бударке, известной отличными мореходными качествами, в ее первозданном виде, без изменений, внесенных за последние годы любителями бензинового запаха и шума моторов.
       Строятся бударки самых различных размеров — от 3 до 10—12 м длиной и соответственно от 1 до 2,5 м шириной. Правда, бударки самых крупных размеров называются уже иначе — завознями. Средняя бударка, о которой мы будем говорить, имеет наибольшую длину 7 м при гораздо меньшей длине по килю — 4,5 м. Ширина такой лодки около 1,5 м, высота на миделе — 0,75 м.
       Материалом служат сосновые или еловые доски и брусья. Корпус собирают и на киле, т. е. килем вниз, и на шпан-гоутах, днищем вверх; во втором случае бортовые ветви шпангоутов делают длиннее, чтобы они опирались на землю.
     

       Предварительно на плазу собирают шпангоуты, каждый из трех вытесанных деталей — флортимберса и топтимберсов, — соединяемых в лапу (вполдерева) на гвоздях. Шпангоуты 1, 2 и /7 собирают из двух частей со стыком в ДП. С обеих сторон каждого флортимберса крепят рейки для опоры еланей (рыбин).
    У киля во флортимберсах делают водотоки. На шп. 8 и 9 ставят водонепроницаемые переборки из досок, соединенных в шпунт на смоляной шпаклевке.
    Шпангоуты выставляют по разметке и крепят к килю, набор выравнивают и раскрепляют временными распорками и откосами.
    Обшивку набирают вгладь из строганых сосновых досок толщиной 20—25 мм. Начинают от киля, причерчивают доски по месту и одновременно мал куя шпангоуты. Тщательно пригнанные доски крепят к каждому шпангоуту двумя коваными гвоздями (шпигорьями) средним диаметром 10 мм.
    Доски верхнего пояса в корме скрепляют массивной горизонтальной кницей (из доски толщиной 40 мм), врезаемой заподлицо с кромками бортов. Снаружи по бортам прививают буртик из рейки.
       Верхние концы топтимберсов шп. 2 отесывают, придавая им форму швартовых палов, а на шп. 4—8 срезают с наклоном к бортам для установки наклонных досок — фальшбортов. На шп. 5, 6 и 7 под эти доски ставят висячие кницы — полубимсы. Наклонные фальшборты образуют продольные стенки небольшой темной рубки, поместному — закроя.
       На шп. 4 ставят банку с отверстием для прохода мачты, а с кормовой стороны набирают из досок еще одну глухую переборку, которая служит передней стенкой закроя (кормовой стенкой служит переборка на шп. 8). Образованный этими переборками и наклонными фальшбортами отсек закрывают сверху свободно вставляемой крышкой из досок толщиной 25—20 мм, скрепляемых снизу тремя продольными рейками.
    Между шп. 2 и 3 устраивают банку в виде ящика — рундука с откидной крышкой. Изолированный отсек между шп. 8 и 9 нужен для хранения живой рыбы и по-местному называется пузырем.
       К обоим штевням закрепляют рымы. Обычно на бударах применяют деревянные уключины, прикрепленные на бобышках к бортам. На веслах делают путцы — мягкую петлю (из брезентового шланга), которой весло и надевается сверху на уключину. Положение уключин определяется по месту, чтобы удобно было грести первой парой весел, сидя на передней банке, и второй парой — сидя на крышке пузыря.
       Корпус покрывают горячей олифой изнутри — весь, кроме живорыбного отсека, а снаружи — только фальшборт и буртик. Затем лодку переворачивают вверх килем, и пока олифа просыхает, к килю от форштевня до шп. 7 пришивают фальшкиль. Стыки и пазы обшивки тщательно конопатят снаружи пеньковой паклей, а затем пропитывают горячей олифой со смолой.
       Полностью высохший корпус покрывают снаружи густой горячей смолой. Внутреннюю сторону обшивки и остальные детали корпуса (кроме пузыря изнутри) дважды прокрашивают масляной краской.
     

       Навесной руль сколачивают из досок. В кузнице заказывают съемный румпель (румпальник) из железного квадратного прута 15x15, крючья и петли руля. Весла вытесывают из еловых брусков 100x100x3000. Мачта также изготовлена из ели; диаметр ее у комля — 80 мм, в верхней части — 50—60 мм.
    На мачте чуть выше закройной доски крепится деревянная утка для крепления фала. Поднимающийся по мачте ракс-бугель и коромысло с вертлюжным кольцом для подвески рей-ка — кованые. Чаще всего бударки вооружались косым рейковым парусом. Кромки шкаторин подрубают и обвивают ликтросом, закладывая его на углах петлями. В нижнем галсовом углу в петлю заделывается коуш с гаком из 6-миллиметрового прутка. В петлю шкотового угла ввязывается шкот.
       Под верхний ликрос вшивают несколько отрезков линя по 40 см для крепления паруса к рейку. Параллельно нижней шкаторине на расстоянии 600 мм от нее в полотнище делают 4—5 отверстий (люверсы диаметром 5 мм), в которые пропускают рифштерты; при особо сильном ветре для уменьшения площади паруса нижнюю шкаторину подбирают и подвязывают.
       Подвязанный к рейку парус поднимают, предварительно закрепив галсовый угол за одну из трех веревочных петель, прикрепленных в носовой части бударки (две по бортам у шп. 7, а одна — на форштевне у рыма). Шкот продевают в специально просверленное отверстие в борту, под буртиком, около шп. 11, называемое
    шпигатом.
       Бударки с успехом используют не только рыбаки, но и многие туристы. Лодка имеет четыре крытых помещения. Под парусом бударка показывает отличные качества. Достаточной длины фальшкиль (иногда его увеличивают до 100 мм) и узкие обводы кормы хорошо противостоят дрейфу. Благодаря наклонным фальшбортам бударка не черпает воду даже при большом крене, когда подветренный фальшборт находится наполовину в воде.
    Должен заметить, что благодаря небольшой высоте мачты ванты обычно не ставят».

    Реюшка

       «Парусное рыбацкое судно, предназначенное для самостоятельного поискового (фырочного) лова рыбы. Имела полубу и две мачты с косыми парусами: фок-мачту в носу и грот-мачту, иногда съемную, близко к миделю. Площадь парусов — 16—35 м2. В носовой части располагался кубрик, в средней хранили снасти, в корме был открытый отсек. Спо-соб лова требовал быстрых переходов с места на место, и реюшки хорошо лавировали (реяли) на ветру. Улов обычно сдавали на рыбницу. Реюшки были распространены на Каспийском море (длина — 8—11 м, ширина — около 3 м, осадка — около 0,7 м, грузоподъемность — 5—6 т, экипаж — 3—4 человека)» [84].

    Подчалок

       «Лодка, которая при совместной работе с большим судном, стоящим на якоре, удерживается от сноса ветром и течением на бакштове — конце растительного троса, спущенного для этого с кормы судна, — называется подчалком. Это парусно-гребная одномачтовая рыбацкая лодка. Предназначалась для лова рыбы сетями или крючковой снастью. Подчалки вели лов самостоятельно или базировались на рыбницах. Были распространены на Каспийском море (длина — 6—7,5 м, ширина — 1,6—1,8 м, высота борта — 0,7— 0,9 м, осадка — около 0,4 м, площадь люгерного паруса — около 18 кв.м)» [84].

    Казацкая чайка

       «Для морских походов запорожские казаки строили плоскодонные чайки суда смешанной конструкции. Основой судна была выдолбленная из дерева колода длиной до 15 м, к концам которой крепили с уклоном наружу концевые опруги (фор- и ахтерштевни). Внутри устанавливали опруги высотой до 4 м, а уже к ним крепили доски бортовой обшивки. Доски старались тесать длиной до 4 м и шириной до 30 см, добиваясь тем самым уменьшения числа пазов и стыков. Пазы и стыки плотно конопатили и заливали варом. Внутри судна настилали второе дно, или елань, из тонких досок; набор и обшивку судна обильно смолили. Вдоль борта привязывали толстый канат из пучков сухого камыша. Камыш служил поплавком: благодаря ему чайка могла держаться в море при любой погоде.
       Постройку новых судов и всю подготовку к походу проводили спешно, в строжайшей тайне. Артель из 15—20 опытных мастеров и такого же количества подсобных рабочих могла построить чайку за две-три недели. Суда приводили в движение с помощью весел (до 15 пар) и ветром, для чего на мачте устанавливали прямой парус. Численность экипажа достигала 70 человек; кроме личного оружия воинов на судне имелось до шести небольших пушек с боеприпасами. В походе запорожцев участвовало обычно до 100 судов» [76].
       «Поражали в особенности те ничтожные средства, с какими казаки вступали в борьбу с могущественным турецким флотом. Вот что рассказывает Боплан о морской технике казаков: «Прежде всего высылают они на Запорожье всякие принадлежности, необходимые для похода и постройки лодок, затем отправляются сами на Запорожье и занимаются постройкой лодок. За одну лодку принимаются человек шестьдесят и изготавливают одну в две недели — так как они мастера на все руки. Основой служит ивовый или липовый челн, длиной в 45 футов; на него набивают из досок борты так, что получается лодка в 60 футов длины, 10—12 футов ширины и такой же глубины. Кругом челн окружается валиком из плотно и крепко привязанных пучков камыша. Затем устанавливают два руля — правила, сзади и спереди, ставят мачту для паруса и с каждой стороны по 10—12 весел. Палубы в лодке нет, и при волнении она вся заполняется водой, но упомянутый камышовый валик не дает ей тонуть. Таких лодок в течение двух-трех недель 5— 6 тыс. казаков могут изготовить от 80 до 100. В каждую лодку садится 50—70 человек. В бочках — провиант: сухари, пшено, мука. Снарядившись таким образом, плывут по Днепру: впереди атаман с флагом на мачте.
       От чаек запорожцев суда донских казаков отличались лишь своими размерами; они имели до 21,5—24,5 м в длину и до 5,5—6,5 м в ширину» [18].



    Потесь (правило)

       Одним из главных отличий русских и вообще славянских судов от судов других народов, например от скандинавских, было применение потеси вместо бортового весла (бортового руля).
       «Потесь — это правильное весло, вытесанное из бревна длиной 21—25 м, навешиваемое на стальных штырях с кормы и с носа барок и других речных судов барочного типа. Им правили, загребая в поперечном относительно курса судна направлении. Иногда сбоку имелась третья потесь, называемая заносной. К середине XIX в. потеси были повсеместно вытеснены навесными рулями. В настоящее время сохранились лишь на плотах при сплаве леса по мелким и бурным рекам, где невозможна буксировка» [84].

    Струг

       «Это плоскодонное парусно-гребное судно восточных славян VI—XIII вв., промежуточное по размерам между челном и ладьей. Струги вмещали до 10—12 человек и использовались для перевозки людей и грузов по рекам и озерам. Имели весла и съемную мачту с небольшим прямым парусом, который ставили при попутном ветре, и приспособления для транспортировки волоком. Строились по той же технологии, что и челны. Позднее стругами стали называть крупные речные грузовые суда типа барок, имеющие полную наборную конструкцию корпуса, оснащенные мачтой с парусом и 10—12 парами весел. Их длина составляла 20— 45 м, ширина — 4—10 м. Для защиты груза от непогоды иногда устанавливалась лубяная кровля, а для защиты знатных пассажиров — каюты (чердаки). В XVII в. небольшие струги использовались для защиты речных торговых караванов от разбоя, вооружались легкими пушками (басами) и вмещали 60—80 стрельцов. В конце XVII в. струги широко использовались Петром I для перевозки войск, техники и провианта при осаде крепостей Нарва (около 600 единиц) и Азов (около 1200 единиц). Известны следующие
    типы стругов: палубный, светличный, подъемный, мыльный, морской, чердачный, адмиральский, дворцовый (последние два были украшены богатой резьбой и предназначались для речных путешествий высокопоставленных особ)» [84].

    Беляна

       "Несамоходное речное деревянное судно типа барки, применявшееся до конца XIX века для сплава леса, дров и строительных материалов в низовье реки Волги. Беляны строили плоскодонными, беспалубными, не применяя металл. Продольная прочность обеспечивалась лесом, погруженным на судно. Использовались одну навигацию и продовались на слом. Длина 30—60 метров, грузоподъемность до 1000 тонн и более" [84].

    Расшива

       "Парусное грузовое судно, распространенное в конце XVIII — начале XIX веков в бассейне Волги и на Каспийском море. Мачта высотой 20—30 метров несла большой прямой рейковый парус, позволявший за день проходить с грузом 60—80 км по течению и до 30 км против течения. При штиле или встречном ветре расшиву тянули бурлаки. Корпус расшивы украшался богатой резьбой и живописью. Длина 30—50 м, ширина 10—12 м, высота борта до 2,7 м, осадка 1,2—1,8 м, грузоподъемность 100-500 т и более. Расшивы меньших размеров, так называемые мангышлакские (длина 17—23 м, ширина 5—6,5 м, осадка до 3 м, грузоподъемность 100—200 т, экипаж 5—8 человек), использовались на Каспийском море для транспортных целей и рыбной ловли. В середине XIX века расшивы были вытеснены паровыми судами" [84].


    «Рижский корабль»

       «Этот парусный корабль — высокобортная 14,3-метровая ладья, напоминающая курземские и сааремские рыбацкие лодки более поздних времен, — был обнаружен летом 1939 г. при проведении раскопок на территории Старой Риги. Когда-то именно здесь, в районе нынешней улицы Ридзене, в Даугаву впадала речка Ридзене (Рига). В ее устье и находилась самая первая в истории Риги гавань. Как считают археологи, затонул корабль в гавани в XII—XIII вв., т. е. 700— 800 лет назад, а вот почему это произошло, сказать невозможно.
    Это — круглоскулое беспалубное судно с практически симметрическими оконечностями; форштевень наклонен сильнее, чем ахтерштевень, поэтому носовая часть получилась более заостренной. Ширина корпуса на миделе — 4,9 м, высота борта — 2,4 м (соотношение ширины к длине — 1:2,9).
    Мачта установлена несколько в нос от миделя. К сожалению, в свое время археологам не удалось откопать верхний конец мачты: при аварии корабль опрокинулся, она ушла глубоко в грунт. Основную часть так и оставили в земле, ниже уровня грунтовых вод, отпилив и вынув лишь нижнюю часть. Не зная полной высоты мачты, определить площадь прямого паруса можно лишь приближенно. Мы считаем, что парус площадью около 42 м имел высоту 7 м, ширину по верхней шкаторине — 5,6 м и по свободной нижней — 6,4 м.
    Имеющиеся в верхнем поясе обшивки четыре отверстия диаметром 120 мм служили для выхода наружу весел. Это говорит о том, что для обслуживания корабля было необходимо не менее четырех человек. Вероятнее всего, в составе команды был и пятый моряк — рулевой (кормчий, губернатор).
    Грузоподъемность ладьи составляла около 30 т.
    То, что видят сейчас посетители Музея истории города Риги и мореходства, это лишь маленькая часть из найденного в 1939 г. Дело в том, что все извлеченные из грунта детали разобранного корабля были замаркированы и отправлены на склад, где и погибли при пожаре. Уцелели лишь киль, штевни и несколько шпангоутов, находившихся в другом месте — на обработке консервирующими химикатами. Однако сохранилось множество фотоснимков и главное — рукопись археологов, в которой детально, со всей возможной точностью описаны все находки и сам процесс разборки ладьи. Не было никаких данных лишь по конструкции верхней части корпуса в оконечностях. Отдельные детали, например по узлу крепления степса мачты с килевым брусом, так и не были найдены. Их, очевидно, унесло течением, так как левый борт ладьи был раздроблен при очистке фарватера древней гавани, детали крепления мачты были сорваны с мест.
    При изучении всех сохранившихся до наших дней материалов были выявлены некоторые элементы, характерные для судостроения как западных славян (вертикальное косое соединение киля со штевнями), так и датчан (узел передачи усилия мачты на корпус) и восточных славян (применение небольших характерных скоб). Нами обнаружены детали с орнаментацией, дающей основание предполагать, что корабль был построен на побережье Северной Курземе (северо-западная часть Латвии). Не исключено, что ладья принадлежала тем местным племенам, которые в период с 1210 по 1215 г. пытались отвоевать у крестоносцев свою бывшую гавань. Согласно сведениям, приводимым древним хроникером, в морских боях участвовали и торговые суда...
    Специалисты пришли к выводу, что на основе имеющихся данных можно не только воссоздать общий вид „Рижского корабля", но и полностью реконструировать его корпус. Эта уникальная работа была поручена группе, в которую вошли несколько сотрудников ЦПКБМА и Музея истории города Риги и мореходства. Группу возглавили археолог Мелита Вилеоне и автор статьи (А. Залстере).
    Основными частями закладки корабля являются штевни и киль, вытесанные из «черного» дуба, который еще до того, как попасть в руки мастеров, долго лежал на дне реки и приобрел дополнительную твердость, однородность, устойчивость к воздействию влаги. Во всяком случае анализы, проведенные самым современным радиоуглеродным методом, дают основание утверждать, что материал, из которого изготовлен киль, на целые 1300 лет старше того материала, из которого сделаны менее ответственные детали.
    Обшивка выполнена внакрой из тесаных дубовых досок толщиной 25—28 мм. Доски перекрывают одна другую на 50—60 мм и скрепляются между собой железными гвоздями-заклепками. К шпангоутам доски крепились дубовыми нагелями диаметром около 28 мм. После забивки нагеля в его передний конец забивался дубовый клин. Обшивка состояла из 12 поясьев на каждой стороне корпуса, их ширина в районе миделя — от 230 до 470 мм. Все пазы уплотнены массой из смолы и шерсти животных. На корабле — 1.9 основных дубовых шпангоутов, составленных из 4 частей — по две на борт, и два днищевых флора — в носу и в корме. Они подгонялись и закладывались, когда была полностью закончена наружная обшивка корабля и практически уже создана форма корпуса.
    Шпация (расстояние между осями шпангоутов) была неодинаковой по длине корпуса и колебалась от 520 до 580 мм. Да и ширина самих шпангоутов тоже изменялась в довольно широких пределах: от 120—140 мм в узких оконечностях, подкрепленных платформами, до 170—200 мм в самой широкой части мачты, в районе шп. 10—11.
    Поверх шпангоутов ставились — нарезались на них — стрингеры. Главные из них, которые проходят параллельно шестой от ДП паре досок, вырублены из кривого дубового бруса и имеют сечение порядка 135x150 мм. По длине они состоят из двух частей, между которыми заложен столь же мощный бимс, передающий на них усилие от мачты. Дополнительные стрингеры имели меньшее сечение — порядка 100x60 мм. Кроме того, поверх шпангоутов ставилось несколько (по пять на борт) досок — что-то вроде внутренней зашивки.
    Чтобы надежнее стянуть между собой поясья обшивки, шпангоуты и стрингеры в узлах их пересечения, использованы удлиненные нагели. Любопытно, что они забивались попеременно; если на нечетных шпангоутах нагели забиты с наружной стороны корпуса, а клинья — с внутренней, то на четных наоборот — нагели ставились изнутри корпуса, а клинья снаружи.
    В носу и корме были сделаны небольшие, длиной около 2 м, платформы.
    Стоит еще отметить, что способ крепления шпора съемной мачты и вырезы для весел „Рижского корабля" вообще характерны для судов IX—XII вв. Примерами могут служить сохранившееся и экспонируемое судно из Гокстада и большая
    кнорре из Скулева. Ученые предполагают, что именно в тот период и был создан корабль из Риги. Кстати сказать, считается, что суда, построенные таким способом из того же дуба, лиственницы или тисового дерева, иногда служили верой и правдой до 500 лет.
    Имел ли на самом деле „Рижский корабль" прикрепленный к ахтерштевню навесной руль, изображенный на рисунке? В течение последних 150 лет на территории ряда прибалтийских стран найдено уже немало древних кораблей. При их изучении выяснено, что суда, построенные в первые столетия нашей эры, руля не имели: для управления судном на правом борту устанавливалось большое рулевое весло. (по-видимому, имеются в виду скандинавские суда, ибо ранние коги, как и все волжские суда, управлялись потесью.)
    Долгие годы первым судном, снабженным навесным рулем, считался корабль, изображенный на печати города Эльбинга (Эльблонг, Польша). Так как печать была вырезана в 1242 г., а корабль был похож на ког, то вероятным и считается факт, что в Европе руль был впервые применен немцами в начале XIII в. Однако недавно в Винчестере (Англия) был обнаружен камень с изображением каменной лодки, датированный 1180 г., причем на этой лодке показан руль, богато орнаментированный и имеющий совершенную форму.
       В 1939 г. на правом борту корпуса „Рижского корабля" никаких следов подвешивания рулевого весла не обнаружили. В то же время недалеко от ладьи находилась деталь, которая по внешнему виду напоминала оторванный руль, а при тщательном обследовании ахтерштевня найдены следы какой-то оторванной детали крепления. Не исключено, что „Рижский корабль" имел руль и является сегодня самым древним известным нам судном с рулевым устройством такого рода» [31].

    «Ростокский челн»

       «В прямой зависимости с челнами-однодеревками существенный интерес представляют суда, на которых путем различных конструктивных усовершенствований можно добиться увеличения поперечного сечения.
    Наиболее характерным представителем судов этого типа является пирога, челн-однодеревка, с прилаженными по бокам досками. Реликтом подобной конструкции следует, по всей вероятности, считать ростокский рыбачий челн (Rudolf W. Handbuch der volkstiimlichen Boote im ostlichen Niderdeutschland. Berlin, 1966). Однако самое широкое рас-пространение таких судов наблюдается в зоне Тихого океана (Suder И. Vom Einbaum und Floss zum Schiff. Berlin, 1930).
    Суда-реликты, аналогичные „Ростокскому челну", на протяжении многих столетий сохранявшие свою конструкцию неизменной, встречаются, естественно, чаще всего там, где их постоянно используют для одних и тех же целей. Так, на скандинавском побережье до наших дней сохранились малые рыболовецкие суда, у которых ни внешний вид, ни конструкция почти не изменились.
    Иначе обстоит дело с судами, предназначенными для транспортировки грузов. Менялась номенклатура товаров, возрастал объем торговли. Все это влияло на особенности судов, причем объем торговли влиял в гораздо большей степени, поскольку требовал, главным образом, увеличения их размеров» [16].

     

    На ладье по Балтике

       «В старые времена на территории Германии жили племена западных славян — руян, или ранов. Руяны были отличными воинами и мореплавателями. На своих судах-ладьях они через Балтику приплывали торговать к славянам восточным — в Ладогу, Новгород, во Псков...
    В 1967 г. на немецком острове Рюген были найдены присыпанные многовековым песком останки древней ладьи руян. В научном мире обнаруженная ладья была названа „Аркона", в честь когда-то процветающего на Рюгене города Аркона.
    И вот сегодня «времен связующая нить» соединила древний Аркон и поселок Усть-Ижора. Здесь осенью (1995 г.), в день святого Александра Невского, произошла символическая закладка древней ладьи: возле церкви Александра Невского на стапель были установлены киль, штевни, а в центре конструкции модель V10 натуральной величины „Арконы"... Теперь группа энтузиастов занялась строительством ладьи в натуральную величину. К лету 1995 г. строительство должно быть закончено. Возглавляет группу археолог, кандидат исторических наук, замдиректора НИИ культурного и природного наследия Петр Сорокин.
       Строительство средневековых судов, а потом, естественно, плавание на них по древним путям, сейчас в мире очень распространено, — рассказывает он. — Датчане сегодня не только восстанавливают облик судна, но и техно-логию строительства. Например, они не пилят доски с помощью современной пилорамы, а вытесывают их из бревна вручную, как это делали когда-то варяги, викинги. На „Арконе" мы поплывем по Балтике через Швецию, Финляндию, дойдем до Германии, потом обратно, т. е. пройдем тот путь, по которому в древности, возможно, плавали руяны. Тут для истории много невыясненного» [38].

    Славянская лодка

       «Археологи пока не обнаружили ни одного поселения викингов на славянском побережье Балтийского моря; очевидно, они встречали здесь весьма мощный отпор. Поморы также совершали плавания с целью грабежа и мести. В IX— XII вв. одним из крупнейших портов поморов на Балтике был Волин. В истории известен набег щецинского князя Ратибора в 1136 г. на богатый датский город. Изображение славянского судна воссоздано по рисунку на резных дверях Гнезненского собора и по раскопкам, проводившимся в Оруни, Мехлинках, Щецине, а также-возле озера Лебское. Похожее внешне на судно викингов оно было более плоскодонным; иначе сделаны на нем и штевни. Движителем служили весла и прямой парус.
    Основные характеристики: длина — около 20 м, ширина—3,8 м» [33].

    Судно из Брезена

       «В 1872 г. около Брезена, севернее Данцига (Гданьска), при строительстве порта был найден хорошо сохранившийся корпус судна с клинкерной обшивкой. В описании того же года приводится рисунок этого судна и говорится о том, что корпус сделан из дубовых досок толщиной 4 см, не пиленых, а колотых. Доски обшивки были соединены железными заклепками и прикреплены к шпангоутам деревянными гвоздями. Оконечности судна были одинаково заострены. Руль не был обнаружен, поэтому находку можно датировать временем до 1240 года, поскольку к этому году относится первое упоминание о кормовом руле у судов северных народов. Дно судна было плоским. По килю шел желоб для стока воды (?). Есть предположение, что судно имело внутреннюю обшивку для перевозки зерна. Длина судна была 17,5 м, ширина — 4,9, соотношение длины к ширине (3,5:1) дает основание заключить, что мы имеем дело с парусным торговым судном — нефом или когом» [91].
    В связи с описанием возникает вопрос: для чего мог быть нужен желоб, шедший по килю?
    Не является ли это намеком на килевые колоды, которые были так характерны для волжских судов и для ростокских рыбачьих лодок, которые Э. Генриот называл
    реликтами. Если это так, то необходимо предположить, что когам предшествовали суда, строившиеся по «древнерусской технологии», типа лодей или чаек.

    Судно из Калмара

       «Основными типами судов XII—XIV вв., согласно документальным записям, таможенным спискам и т. д.., были, очевидно, одномачтовые парусные суда неф и ког (или, как их еще называли, кога, кого, когхен, кокен и т. д.). Они служили моделями для гравировки на печатях приморских горо-ов и были символами власти и могущества.
    На одной из печатей такого рода — печати из Данвича (Англия) — показан еще бортовой руль. Здесь можно различить давно известные сквозные трюмные, а может быть даже и палубные, бимсы.
       О внутренней конструкции тогдашних судов позволяют судить находки близ Галтабека (XII—XIII вв.) или близ Калмара (XIII в.). Бимсы вместе с крепящимися по сторонам к внешней обшивке деревянными кницами предназначались для обеспечения поперечной жесткости корпуса судна. Палубы или полупалубы, как, например, на калмарском судне, получили в течение XIII в. широкое распространение во всей Северной Европе» [16].
    Сравните судно из Калмара с описанием каспийско-персидского судна, сделанного Адамом Олеарием во время путешествия по Волге в Персию с голштинским посольством в 1634—1689 гг.:
       «Их персидские суда устроены как наши небольшие баржи: по форме своей они похожи на наши купальные ванны; они стоят очень высоко над водой, скреплены снизу доверху многими балками и поперечными брусьями, выходящими по обе стороны наружу и укрепленными с помощью клиньев» [46].
    Сравнивая описание персидского судна, данного Олеарием, с изображением калмарского судна, удивляешься, как точно к нему подходит то, что видел Олеарий на Каспии.

    Таблица "Главные размерения и элементы местных типов рыбопромысловых судов Северного Каспия" приведены здесь, на странице по этой ссылке.

    Рисунки некоторые из книги "Морские тайны древних славян" приведены на странице по левой ссылке. Rambler's Top100
     

     







    Рейтинг@Mail.ru