К тому времени, о котором пойдет речь в этом рассказе, группа норвежских викингов под предводительством кельта Наддода, отправившись в рейд на Фарерские острова и попав на пути в шторм, уже открыла необитаемую землю с горами, покрытыми снегом, получившую название Снёланд, то есть Снежная земля. Спустя три года несколько норманнских судов под командованием шведа Гардара Сваваресона, следовавших на Гебридские острова, потеряли ориентировку и сильным ветром были вынесены к той же земле Снёланд, но с другой, восточной ее оконечности. Вернувшись в Норвегию, они рассказали о богатстве этой земли рыбой, птицей, морским зверем, о зеленых лугах и лесах, после чего остров получил название Гардарсхольм – остров Гардара. Вскоре норвежский морской конунг Флоки Фильгельварсон решил поселиться на ней, но обилие льдов в фиордах острова заставило его вернуться в Норвегию ни с чем и назвать эту землю Исланд – Ледяная земля. Лишь спустя несколько лет Флоки с большой группой поселенцев навсегда переселился в Исландию.

       К этому времени уже исландский викинг Эйрик Торвальдсон, по прозвищу Рыжий, проплыл далеко на запад  от Исландии и открыл еще одну, покрытую сплошным льдом землю. Не сумев пробиться к ней из-за плотных льдов, Эйрик со своими спутниками прошел вдоль южного берега земли сотни километров, в поисках места, удобного для поселения. Наконец, после трудной зимовки, они нашли на юго-западной оконечности несколько ровных мест, защищенных от ветра и покрытых чахлой растительностью, что тем не менее дало повод Эйрику назвать открытую им суровую землю Гренландией – Зеленой землей.

       Норвегией в ту пору правил Олаф Трюгвассон. Его отец погиб в борьбе за королевский престол, когда Олаф был еще ребенком. Спасаясь от преследований, его мать Астрид бежала с ним в Швецию, откуда дала о себе знать брату Сигурду, находившемуся в ту пору на службе в варяжской дружине киевских князей. После двух лет пребывания в Швеции Астрид и Олаф отплыли в Гардарикию, как тогда называли скандинавы   Киевскую Русь, но на пути были захвачены эстонскими пиратами. На положении рабов они прожили у эстов несколько лет, пока Сигурд не нашел и не выкупил их. Сигурд привез мальчика в Новгород, где тот прожил девять лет и уже юношей начал службу в варяжской дружине князя Владимира. Он участвовал в походе Владимира на Киев, в борьбе за власть с его братом Ярополком и в последующих походах князя на южные рубежи страны. Саги говорят, что Олаф, юноша годами, но муж крепостью тела м ростом, «возмужал прежде мудростью, силами и крепостью, нежели летами».

       Благодаря этим качествам, а также значительным средствам, заработанным на службе у Владимира, он стал одним из самых уважаемых и наиболее удачливых викингов в набегах на Британские острова. Два из них, в союзе с датским конунгом Свейсоном Вилобородым, оказались особенно удачными и позволили Олафу через год стать королем Норвегии. Сев на престол, Олаф начал беспощадную борьбу с норвежской знатью за централизацию власти. Как и его бывший хозяин, князь Владимир, конунг начал насильно крестить норвежцев, включая и малочисленное население Исландии. Стремясь покончить с неограниченной властью ярлов и вообще царившей в стране вседозволенностью, Олаф понемногу укреплял правопорядок, ввел основные законы по типу новгородской Правды. Чтобы ограничить самовластие ярлов, он ввел суды народного собрания, выносившие приговоры преступникам, решавшие важные для жизни народа вопросы. Суды эти чем-то напоминали новгородское вече.

       Братья Ингольф и Лейф Хродмарсоны вместе со старым приятелем, другом детства Гунстейном задумали свою экспедицию давно и готовились к ней деловито, обстоятельно. Путь им предстоял на север от Норвегии, к самой кромке вечных полярных льдов. Эти места славились богатством рыбы и морского зверя. Влекла их туда главным образом высоко ценившаяся моржовая кость, сулившая удачливым промысловикам немалые богатства. Была и еще одна, тайная причина, по которой они хотели поскорее разбогатеть, - желание переселиться в Исландию, или даже еще дальше, в Гренландию, лишь бы уйти из-под двойного гнета конунга и ярлов и не дать подвергнуть себя унизительной для каждого истинного скандинава процедуре крещения, насильственной измены асам – сонму богов их предков. Последнее обстоятельство особенно волновало Ингольфа, подозревавшего, что его младший брат Лейф тайно принял христианство. Ингольф рассчитывал, что в долгом плавании все эти бредни и Христе выветрятся у юноши из головы.

       Подготовка к плаванию была в самом разгаре, когда на берегу, где вокруг трех кораблей копошились люди, каждый занятый своим делом, появилась одинокая фигура. Ингольф, по праву старшего руководивший всеми работами, издали узнал подходившего человека. Это был известный в округе викинг Торер, по прозвищу Собака. Свою кличку он получил за многочисленные сомнительные подвиги во время набегов на Англию и Ирландию. Два года назад они с Карли Камбаном решили совершить торгово-грабительский рейд, после чего переселиться в Исландию. Компаньоны заключили между собой соглашение, по которому каждый торгует своими товарами для собственной прибыли, а военную добычу они делят пропорционально (дракар* Торера был меньше, чем у Карли). Распродав все имущество и накупив товаров и оружия, с присоединившимися свободными поселенцами и захваченными рабами на двух судах они отправились в обратный путь. Однако в Исландии доведенные до отчаяния жестоким обращением рабы-ирландцы подняли бунт и перебили большую часть норманнов. Торер и Карли спаслись только потому, что в это время были на охоте. Захватив в качестве заложниц норманнских женщин, ирландцы перебрались на остров Хемей. Вскоре викинги с подмогой из нескольких десятков воинов нашли их там, учинив кровавую расправу. С тех пор остров с близлежащими островами носит название Вестминнаэйяр – Остров западных людей, как называли скандинавы ирландцев.

       Карли и Торер решили с оставшейся частью добычи вернуться в Норвегию, чтобы найти новых добровольцев поселиться в Исландии. Однако уже на подходе к родным берегам, на одном из островов, Торер напал на Карли и убил его, овладев товарами и долей награбленного своего компаньона. Хотя свидетелей этого злодеяния Торер не оставил, история вскоре получила широкую огласку. И вот теперь, за убийство, по приговору  народного собрания, утвержденному конунгом, Торер должен был покинуть пределы Норвегии навсегда. Из всего имущества ему оставили лишь дракар, добыча и товары были отданы в качестве виры родне убитого Карли.

       На лице Торера Ингольф не увидел обычного выражения кичливого превосходства и спеси, хотя осанка была по-прежнему горделивой. После обычного обмена приветствиями и короткого разговора ни о чем Торер перешел к делу:

       – Послушай, Ингольф. Я слышал, что ты со своими людьми собираешься на север за моржовым клыком.

       – Да – коротко ответил Ингольф, и Торер понял, что тот не намерен пускаться в подробности.

       – Я знаю море от Норвегии до Исландии и от Ирландии до Биармии – северных владений Гардарикии. У меня есть священная рыба – и он достал из-за пазухи металлический предмет в форме рыбки, подвешенный на тонком шнурке. – Эта рыба в любую погоду указывает мореходам путь на север. Возьми меня с собой, я тебе пригожусь.

       Ингольф ответил не сразу. Он услышал, как Гунстейн, сидевший неподалеку на камне и сосредоточенно занимавшийся ремонтом снастей, неодобрительно хмыкнул. И все же, помня о том, что однажды Торер на своем дракаре спас его от преследования данов, Ингольф дал такой ответ:

       – Дорога в море не заказана никому. Ты можешь плыть позади нас, рядом с нами или впереди нас. Но компаньонам нам ты не станешь – сам знаешь, почему. Никто из нас не хочет получить нож в спину.

       – С прошлым покончено, слово викинга!

       Ингольф усмехнулся. Уж он-то хорошо знал, чего стоит слово викинга.

       Через день, ранним солнечным утром три корабля вышли на веслах из фиорда и направились в открытое море. За последним мысом извилистого прохода от берега отделился и пошел следом дракар Торера.

       Первые несколько дней погода благоприятствовала Ингольфу и его спутникам. Попутный ветер позволил поставить паруса, и гребцы радовались возможности набраться сил перед предстоявшими им суровыми испытаниями. Корабли шли ромбом – впереди Ингольф, по бокам Лейф и Гунстейн, сзади Торер. 

       На шестой день плавания погода резко испортилась. Свинцовые тучи заволокли солнце, ветер стал порывистым и часто менял направление. Поднялась крутая волна с пенистыми гребнями. Чтобы не потерять ориентировку, Торер вышел вперед и повел корабли промысловиков за собой. Они пошли немного теснее, чтобы не терять друг друга из вида. Все прекрасно понимали, что пока суда идут вместе,  каждое из них может рассчитывать на помощь другого. Судну-одиночке остается уповать только на милость Одина – покровителя мореплавателей.

      Между тем шторм все усиливался. Паруса давно уже спустили, но и на веслах держаться вместе становилось все труднее. Корабли надолго проваливались в бездну между огромными волнами и появлялись, чтобы вновь исчезнуть. Когда стемнело, на носовых помостах развели костры из специально заготовленных, хорошо просушенных и пропитанных смолой дров. Ингольф с жадностью ловил каждый проблеск огня, когда тот или иной корабль взбирался на гребень волны, чтобы еще раз убедиться – все целы. Но вот пошел ливень, и огни перестали мелькать.  То ли дрова все же намокли, то ли свет просто не мог пробиться сквозь сплошную завесу дождя. Тогда Ингольф достал рог и начал трубить. Он трубил всю ночь, обозначая таким образом свое местоположение, пока зубы не стало сводить от стужи.

       Утро не принесло облегчения. Дневной свет едва проникал сквозь черные тучи, дождь по-прежнему хлестал по спинам уставших от всех этих невзгод людей. К счастью, за ночь ни одно не было потеряно, и Торер продолжал вести всю флотилию за собой.

       Измученные вконец люди боролись со штормом уже три дня, а он все не утихал. Но даже не это волновало Ингольфа больше всего. По его расчетам, они уже должны были подойти к кромке льдов, достичь наконец этой желанной тверди, где можно построить из льда и снега хоть какие-то дома, чтобы отдохнуть и обогреться. Но никаких признаков ледяного берега, даже плавающих льдин, не было видно.

 

       Прошло еще несколько дней, а разбушевавшаяся стихия все не унималась. Напротив, она словно решила показать людям свое неограниченное могущество и ничтожество людей в сравнении с ее силой. Многие уже побросали весла и легли на днище, заранее прощаясь с жизнью и ожидая, что вот-вот появятся валькирии, чтобы унести их в Вальхалле – чертог мертвых. Ингольф, как мог, старался ободрить слабых, укрепить сильных. Он понимал, что хуже всего сейчас Тореру и его викингам. Крутобокие суда промысловиков хоть и тихоходны, но построены были крепко и борта имели достаточно высокие, чтобы противостоять волнам. Длинный и узкий дракар Торера годился лишь на то, чтобы быстро настичь добычу в тихом море. В шторм он зарывался носом в волны, через низкие борта его захлестывала вода. Вот и теперь, в проблесках молний, не без сочувствия Ингольф наблюдал, как боролась команда Торера за жизнь своего корабля, неистово вычерпывая из него воду всем, что могло служить этой цели.

       Ингольф ожидал всяких бед и напастей, но то, что произошло, не мог предвидеть даже он, опытный мореход. Огромная волна с необычайно крутыми склонами вдруг высоко подняла дракар, обнажив его острый киль спереди и сзади. Нос и корма повисли над водой и под их тяжестью корпус дракара  с треском разломился надвое. При следующей вспышке молнии Ингольф увидел лишь носовую фигуру дракара, нелепо торчащую из воды, да барахтавшихся вокруг людей. Он приказал налечь на весла, но вытащить из воды удалось только трех викингов и самого Торера, потерявшего сознание от сильного удара по голове обломком какой-то доски. Подошедшие суда Лейфа и Гунстейна подняли на борт еще двоих едва живых викингов. Остальные тридцать человек нашли свою могилу в пучине моря.

       Ингольф попытался привести в чувство Торера, но тот только тихо и жалобно стонал. Неожиданно Ингольф нащупал на груди викинга твердый предмет и вытащил его. Это мыла металлическая рыбка. Ингольф поднял ее за шнурок и подождал, пока она укажет направление на север. Каково же было его удивление, когда рыбка встала не вдоль, а поперек корабля, уставившись немигающими глазками в правый борт. Ведь это означало, что они шли не на север, как полагал Ингольф, а на запад! И сколько же дней они шли таким курсом? Ингольф подошел к мачте и посчитал зарубки, которыми отмечал каждый день плавания. Получилось семнадцать. Значит, с тех пор, как корабли повел за собой Торер, они уже одиннадцать дней плыли на запад.

       Ингольф сильно встряхнул Торера и прокричал ему прямо в лицо:

      – Зачем, зачем ты повел нас на запад? Для чего тебе это было нужно?

       Торер открыл глаза, но по отсутствующему взгляду Ингольф увидел, что тот не понимает вопроса. Он продолжал трясти Торера,  повторяя свой вопрос, пока викинг не выдавил едва слышно, со стонами и паузами:

      – В Исландии… там, в пещере, я спрятал свои богатства – серебро, драгоценности… Мне надо туда… Обязательно надо. Ты не думай, я поделюсь, со всеми троими поделюсь… Мы там будем жить хорошо, очень хорошо.

       Ингольф оставил стонущего Торера в покое и задумался. Чужие богатства не волновали его. Хуже всего то, что теперь он даже отдаленно не представлял себе, где они находятся. Конечно, в том тяжелом положении, в котором они оказались, лучше всего было бы действительно пристать к берегам Исландии, чтобы отдохнуть и отремонтировать изрядно потрепанные штормом суда. Но где она, эта Исландия,- впереди или сзади? Справа или слева? Идти назад было бы безумием. Менять курс? Но куда? И Ингольф решил идти дальше на запад в надежде найти хоть какой-нибудь клочок твердой земли. Счет времени он потерял с тех пор как мачту сильным порывом ветра снесло в море.

       С того времени, словно проникнувшись уважением к людям, измученным до крайности физически, но не сломленным духом, шторм день ото дня начал ослабевать. И однажды утром, в награду за долготерпение, люди увидели на горизонте узкую полоску берега. Выбирать удобное место для подхода не было сил, и кормчие повели корабли напрямик к желанной земле. Два корабля ткнулись носами в мягкий песок, третий наскочил на камень и проломил себе днище, но это ничуть не омрачило радости людей. Смеясь и плача, воздавая хвалу Одину, они выбирались на сушу – кто ползком, кто на четвереньках. Способные еще стоять все равно валились на землю как подкошенные, готовые обнять и расцеловать ее. Вскоре усталость взяла свое, и сон сомкнул веки неспавшим многие дни мореходам.

       Ингольф сел на песок, прислонившись спиной к серому валуну. Рядом сел и тут же уснул его младший брат Лейф. Прекрасно сознавая, что от жителей этой земли, если она обитаема, можно всякого ожидать, Ингольф старательно таращил слипающиеся глаза. В мозгу гвоздем сидела мысль: надо быть начеку, чтобы не проснуться связанным или, того хуже, не быть перебитыми внезапной атакой негостеприимных хозяев. Что это за лес неподалеку? Таких деревьев он еще не видел. И что это вообще за земля?

       Мысленно он сопоставил то, что мог охватить взор, с характерными видами Исландии. Нет, не похоже. Может быть, Гренландия? Тоже нет. Столько зелени в «зеленой» стране не могло быть. Уж не та ли это земля, о которой ходят неправдоподобные россказни – Винланд, то есть Богатая земля?

       Теряясь в догадках, Ингольф перевел взгляд на корабли. Что за жалкое зрелище предстало ему – сломанные мачты, болтающиеся обрывки снастей, зияющие в бортах дыры. Неужели все это могло плавать? Да, ремонт кораблям требовался основательный. Видимо, придется здесь зазимовать. С этой мыслью Ингольф, не выдержав борьбы с самим собой, тихо уснул.

       Проспали скандинавы весь день и всю ночь. Первым проснулся Ингольф и тут же поднял тревогу: от леса к камню, около которого они с Лейфом спали, вела цепочка незнакомых следов. Повскакавшие люди таращили глаза, не понимая, где они находятся и что с ними случилось. Однако Ингольф почти тотчас убедился, что переполох он поднял напрасно. В руках  у спящего богатырским сном Лейфа он увидел связку незнакомых, но выглядевших вполне аппетитно плодов. И один такой плод сонный Лейф, причмокивая, прижимал к груди. Громкий смех обступивших Лейфа людей, наконец, разбудил и его.

       Смех смехом, а следы оставившего угощение и скрывшегося незнакомца убедили Ингольфа, что земля, на которую они попали, населена. Поэтому первое же, что он сделал, – выставил вокруг охрану. Затем он разделил команды кораблей на несколько отрядов и дал каждому задание. Одни занимались приготовлением пищи, другие сооружали шалаши, третьи заготавливали бревна и доски для ремонта судов. Их выкатили на бревнах на берег первым делом.

       Весело стучали топоры плотников, вытесывавших из бревен толстые доски. Лейф с самыми сильными спутниками искал и рубил подходящие деревья. Торер, к тому времени уже  окончательно оправившийся от удара по голове, руководил неусыпной охраной лагеря. Сам Ингольф время от времени уходил на охоту, выискивая, правда, больше следы человеческие, нежели звериные. Однако никаких признаков присутствия поблизости людей он обнаружить так и не смог. Зато меткой стрелой, пущенной прямо в сердце, ему удалось уложить чересчур доверчивого диковинного быка с огромной мохнатой головой и мощной, тоже мохнатой шеей.

       Вскоре высокие и прямые деревья вблизи лагеря были уже вырублены, и Лейфу со своим отрядом приходилось углубляться в чащу в поисках нужных стволов. Он делал на таких стволах засечки топором и шел дальше. Валили помеченные стволы и очищали их от ветвей и сучьев другие.

                                                                                                                  

       Лейф переходил от дерева к дереву, придирчиво осматривая каждое. Внезапно его насторожил хруст ветки, раздавшийся не позади, где копошились люди, а впереди него, совсем рядом. Лейф быстро раздвинул ветви кустарника и увидели лицо. Смуглую кожу с красноватым оттенком обрамляли черные блестящие волосы, убранные повязкой из пестрой ленты. Такие же черные, широко посаженные глаза девушки смотрели на него с любопытством. Лейф застыл, не зная, что делать. Так они и стояли друг против друга, ничем не нарушая тягучего молчания. Девушка медленно подняла руку и потрогала русую бороду Лейфа. Вдруг она рассмеялась и убежала , почти мгновенно растворившись в зеленой чаще. Придя в себя от неожиданности, Лейф побежал было следом, но тщетно – ни одна ветка не колыхнулась, чтобы указать ему путь. Сам не зная, почему, Лейф решил умолчать об этой встрече., хотя теперь уже догадывался, кому был обязан даром из вкусных плодов.

       Через три дня гладко вытесанные доски для ремонта судов были уже заготовлены. Чтобы придать им кривизну борта, каждую зажали в изогнутом положении между трех толстых деревьев, а сверху соорудили навес из лапника: под солнцем древесина будет рассыхаться и трескаться. Кроме того, изгиб по мере просушки нужно было постепенно увеличивать с помощью распорок и клиньев. На все это уйдет много дней, и скандинавы занялись обустройством своего лагеря – рубили бревна на частокол, сооружали хоть и временные, но вполне добротные жилища.

       Лейф снимал в лесу топором кору с короткого и толстого бревна для частокола, как вдруг почувствовал легкий удар в спину. Он оглянулся – сзади никого. Вновь согнулся над лежавшим на земле бревном, и опять что-то ударило его. Теперь он заметил, как на землю, отскочив от спины, упала еловая шишка. Лейф поднял голову и увидел свою знакомую незнакомку, сидевшую на дереве. В ее черных глазах мелькали искорки беззвучного смеха. Он подпрыгнул, намереваясь сдернуть ее за ногу, но нога качнулась, и Лейф схватил пустоту. Теперь незнакомка смеялась уже в голос, тонким как колокольчик смехом. Тогда Лейф всадил топор в ствол дерева и, подтянувшись за рукоятку, упругим движением тела запрыгнул на ту же ветку. Однако незнакомка уже раскачивалась на соседнем дереве, перелетев на него с ловкостью белки. Лейф хотел было прыгнуть следом, но передумал, – ветка под ним угрожающе затрещала. Он понял, что поймать эту попрыгунью ему не удастся, и ему ничего не остается, как бесславно спуститься вниз.

       Спрыгнув с дерева, Лейф подвернул себе ногу и со стоном повалился на траву. От боли у него потемнело в глазах. Девушка тут же спустилась с дерева и подошла к нему. Она стояла близко, совсем рядом, при желании Лейф мог схватить ее. Вот только желание это у него почему-то вдруг пропало. Глядя в ее полные тревогой и состраданием глаза, он неожиданно для себя подавил гримасу боли и улыбнулся. Девушка улыбнулась в ответ и скрылась, но почти тотчас вернулась с несколькими листиками какого-то растения. Прижав холодные листочки к его ноге, она туго примотала их своим широким кушаком.  Боль понемногу стала отпускать ногу, и Лейф сел. Смуглолицая врачевательница тоже молча села на колени против него.

– Лейф – сказал он, прижав руку ладонью к груди.

– Сей-хо, – произнесла она, в точности повторив его жест.

       Знакомство состоялось. Вскоре Лейф убедился, что девушка удивительно легко владеет языком мимики и жестов, и понять смысл непонятных слов ее певучей и немногословной речи было не так уж и трудно. Этот необычный разговор рук и глаз продолжался до самого вечера. На прощанье Сей-Хо сняла со своей шеи и надела Лейфу тонкий шнурок с нанизанным на него бесформенным кусочком желтого металла. Она проводила взглядом ковылявшего в сторону лагеря Лейфа, пока тот не скрылся в чаще.

       Сильно хромая, Лейф вернулся в лагерь уже затемно. О своих приключениях и в этот раз он не стал никому ничего рассказывать, даже Ингольфу, который, конечно же, хаметил странную повязку на его ноге.  Уже через день боль прошла, и Лейф отправился в лес, вернувшись опять лишь к концу дня. Так стало повторяться изо дня в день. Никто не обратил на это особого внимания, поскольку рабочие отряды были уже расформированы, и почти все норманны, за исключением Торера и его викингов, занялись заготовкой пушнины – благо ценного и непуганого зверья в окрестных лесах было хоть отбавляй. Один только Ингольф хмурился, замечая в своем младшем брате какие-то перемены, но не находя им объяснений и не решаясь поговорить с Лейфом начистоту.

       Шло время, и однажды вечером Ингольф созвал Лейфа, Гунстейна и Торера к костру на совет. Ремонт судов подходил к концу, и пора было подумать об отплытии домой, пока холод не сковал море льдом. Когда главное было решено и потянулся неспешный разговор просто ради разговора, Иногльф задал вопрос, который давно уже вертелся у него на языке:

– Послушай, Лейф, где ты пропадаешь целыми днями?

– На охоте.

– И где же твоя добыча?

       Лейф смутился, поскольку похвастаться ему было действительно нечем. Он наклонился к костру, чтобы подбросить в огонь несколько сухих веток, и не заметил, как из-под рубахи у него выпал кусочек желтого металла на шнурке. Раскачиваясь на шее юноши, он играл в лучах пламени, как будто сам был ему сродни. Все сидевшие у костра уставились завороженными взглядами на это сверкающее великолепие, а у Торера от удивления даже отвисла челюсть.

– Ого, – наконец-то смог выдавить из себя он. – Да это, похоже, золото! Лейф вернется домой не с такой уж плохой добычей.

– Что это у тебя и откуда? – строго спросил Ингольф, и Лейф понял, что дальше запираться не имело смысла.

– Ингольф, выслушай меня. Это дар девушки, которую я встретил в здешнем лесу. Стройностью и красотой она способна затмить саму Индунн, богиню юности. Я решил, что увезу ее с собой, хотя бы даже и силой. И никакой другой добычи мне не надо.

– Кто она, откуда?

– Ее зовут Сей-Хо, она дочь вождя могучего племени, которое именует себя атапасками. Их главное селение находится в трех днях пути отсюда.

       Теперь уже Ингольф рассердился не на шутку:

– И ты молчал об этом?! А что, если эти люди придут сюда и перебьют нас, всех до одного? Ты понимаешь, какой опасности ты подвергал нас своим молчанием? Это просто чудо, что у нас не было с ними ни одной стычки.

       Лейф понурил голову.

– А что, Лейф, – вмешался Торер, – не могло бы это создание, кем бы оно ни было и как бы ни называлось, показать, откуда взялось золото? Может там найдется и на нашу долю?

      Лейф пообещал, что узнает.

       И действительно, на следующий день он сообщил, что золото из храма главного божества, которому поклоняются атапаски.  Храм этот расположен на горе, неподалеку от их селения. По словам Сей-Хо, в этом храме хранятся бесчисленные сокровища, собранные атапасками.  При упоминании о сокровищах глаза норманнов алчно заблестели.

– А самое главное, – шепнул довольный Лейф старшему брату, – она согласна уплыть вместе со мной.

– А может она показать дорогу к этому храму?

– Да, – ответил Лейф, но ты, Торер, и все остальные должны дать слово, что не причините вреда статуе богини атапасков, которая стоит в храме. Таково условие Сей-Хо. Она сказала, что если кто-нибудь дотронется до статуи, богиня заговорит. Богиня говорит даже когда ветер ласкает статую. Ну так что, Торер?

– Слово викинга, – самодовольно подбоченясь произнес Торер.

       Детали похода обсуждали у костра. Лейф рассказал со слов Сей-Хо, что для охраны статуи и сокровищ каждую ночь выделяется по шесть воинов, то есть по два человека на треть ночи. Выступать решили завтра же на рассвете втроем. Ингольф с остальными норманнами будут срочно готовить корабли к отплытию, а затем перегонят их к устью реки, впадавшей в море южнее лагеря. Это позволит немного сократить обратный путь.

 

На исходе третьего дня изнурительного, почти безостановочного пути Сей-Хо неутомимо шедшая впереди, подала знак соблюдать тишину.

­– Наконец-то, – буркнул не привыкший много ходить Торер, - похоже, мы уже близко.

       Они поднялись на большой холм, с которого открылся вид на широкую и ровную долину. В центре ее сквозь сумеречный воздух едва виднелось селение. От странных круглых остроконечных домов вверх тянулись струйки дыма. Сей-Хо молча указала на другой, еще более высокий холм, на вершине которого сквозь заросли виднелась какая-то деревянная постройка, обнесенная добротным частоколом.

       Норманны вышли к храму, когда одна смена ночных караульных уже ушла, а другая еще не пришла. Торер и Гунстейн всадили свои топора в ворота, и Лейф ловко вскакрабкался по ним наверх. Спрыгнув по ту сторону ворот, он открыл их остальным. В полной тишине,  слыша собственное дыхание, все трое вошли внутрь храма. Сокровища, оказавшиеся перед ними, были несметны. Богиня атапасков предстала перед ними в виде золотой статуи сидящей женщины с серебряной чашей на коленях. На шее богини висела массивная золотая цепь, а чаша была до краев наполнена золотыми самородками, подобными тому, что висел теперь на шее Лейфа. По бокам от нее стояли еще две чаши со сверкающими в свете факелов камнями. Каждый из норманнов набрал драгоценностей столько, сколько мог унести, но Тореру этого оказалось мало. Забыв о своем обещании, он схватил цепь и сильно дернул, намереваясь сорвать ее с шеи богини. Послышалось странное гудение. Это еще больше разозлило обезумевшего от жадности Торера, и он ударил топором по шее статуи. Голова отделилась от туловища, открыв пустоту внутри, и по всей округе разнесся оглушительный грохот, повторившийся многократным эхом в ночной тишине.

       Все тое в страхе выбежали их храма. Наперерез им из леса метнулись две едва различимые в темноте фигуры. В одного из них Гунстейн метнул нож, и не промахнулся. Второго уложил топором Торер, увернувшись от брошенного в него копья. Это была запоздавшая охрана. Тут со стороны долины послышался мерный призывный стук. Сей-Хо знаком показала, что это сигнал тревоги и что надо бежать. Все прекрасно понимали, что ночь погоня вряд ли возможна, зато с рассветом по следам их найдут очень быстро. А потому остаток ночи нужно использовать, чтобы уйти как можно дальше. Даже Торер, шедший позади, не ныл как обычно , а сосредоточенно сопя наступал на пятки Гунстейну.  Во время короткой передышки он достал свою рыбку и, сверившись по ней, вдруг спросил:

- Лейф, а почему девушка ведет нас на юг, а не на восток?

- Молчи, – отрезал Лейф, – лучше молись своему Одину.  Ты и так уже, считай, погубил нас всех. А Сей-Хо знает, куда нам идти, и без твоей рыбки.

       Забрезжил рассвет, а путники все продолжали идти, хотя ноги у них отнимались от усталости. Когда солнце стояло уже довольно высоко, лес начал постепенно редеть, и вскоре перед ними открылась поросшая кустарником долина, в конце которой сверкнула серебряной лентой река. Под палящими лучами солнца идти с тяжелой ношей стало значительно труднее. Пот заливал глаза, одеревеневшие ноги переставали слушаться. Река манила к себе свежестью и прохладой.

       Когда половина пути к желанной цели уже была пройдена, острым взглядом беспрестанно оборачивавшаяся Сей-Хо различила на фоне леса, из которого они вышли, двигающиеся точки. Это была погоня.

       Сей-Хо начала что-то быстро говорить, часто повторяя слово «атапаски» и указывая рукой на реку. Лейф догадался, что по этой реке проходит граница владений племени и за ней преследование прекратится. Забыв про смертельную усталость, они побежали.

       Все ближе и ближе была река, но и погоня неумолимо приближалась. Вот уже стали хорошо различимы мелькавшие в кустарнике фигурки воинов, слышны их гортанные возгласы.

– Бросай золото, с ним нам не уйти! – крикнул Гунстейн Тореру, спотыкавшемуся и то и дело падавшему позади. Сам он уже бросил свою ношу.

– Ну уж нет, – прохрипел в ответ Торер, – не для того я перенес столько мучений, чтобы оставить здесь сказочное богатство.

– Ну и подыхай, – крикнул ему Гунстейн и ускорил бег, а про себя подумал: «Собакой был, собакой и остался». Оглянувшись в следующий раз, он увидел, как Торер медленно оседает на траву. Из затылка у него торчала рукоять топора, брошенного умелой рукой смуглокожего воина.

       Тем временем, Лейф и Сей-Хо уже подбежали к берегу. Девушка вывела из зарослей прибрежной растительности небольшую лодку с обшивкой из коры, просмоленной по швам. Таких лодок Лейф никогда не видел, но думать об этом было некогда. Они прыгнули внутрь, а подбежавший Гунстейн, зайдя в воду, стал толкать лодку, чтобы поскорее дать ей ход. Когда он зашел в воу уже по пояс, вылетевшее из кустов копье вонзилось ему в спину между лопаток. Лейф протянул другу руку, чтобы втащить его в лодку, но дотянуться до вытянутой руки Гунстейна так и не смог – лодка, которую он разогнал, ушла вперед.  Обмякшее безжизненное тело погрузилось в воду.

       Лейф поднял глаза и увидел на берегу стоявшего во весь рост воина с синими и белыми полосами на бронзовом лице.  Он натягивал тетиву лука. Лейф посмотрел на стрелу. Ему показалось, что прямо за ней он видит чуть прищуренный злой глаз стрелка. Из оцепенения, охватившего Лейфа при мысли, что сорвавшаяся стрела вот-вот вонзится прямо ему в лицо, юношу вывел резкий толчок, от которого он повалился на дно лодки. Сверху на него упала Сей-Хо. Оправившись от неожиданности, Лейф обнял свою спасительницу и погладил по голове. Вдруг он ощутил на ладони теплую липкую влагу. По щекам девушки струилась кровь. Лейф перевернул ее и заглянул в глаза – они смотрели в небо холодным, бесстрастным взглядом мертвеца. Тонкая лебединая шея Сей-Хо была пробита короткой оперенной стрелой.

       Лейф не успел понять и ощутить всю глубину своего горя, потому что в этот момент мокрая коричневая рука схватилась за бот лодки, а за ней показалось и раскрашенное лицо, искаженное яростью. Лейф схватил попавшееся под руку короткое весло и со всей силой ударил ребром лопасти врага, уже заносившего ногу на борт. Голова разлетелась надвое, как перезрелая тыква. Тут же Лейф сделал несколько мощных гребков, стараясь скорее избавиться от трупа, все еще державшегося рукой за лодку. Тонко просвистев, в борт вонзилось несколько стрел, еще одна больно обожгла плечо, и Лейф понял, что лучше лежать в лодке и не высовываться.

       Ингольф нервничал. Охотники за сокровищами уже давно должны были вернуться, а их все нет. Послать отряд на их поиски он тоже не мог, поскольку не знал, куда идти. Неизвестность терзает хуже всего, а бессилие прийти на помощь изматывает окончательно. Вдруг послышался оживленный гомон.  Сидевшие на берегу норманны показывали пальцами на реку, по которой медленно плыла движимая одним только течением лодка. Несколько скандинавов выловили ее и подогнали к берегу. На дне в луже крови лежали двое – Сей-Хо и Лейф. Девушка была мертва, юношу вскоре удалось привести в чувство – он просто потерял сознание от большой потери крови.

 

       Лейф прощался с любимой в одиночестве. Все его спутники, и даже Ингольф деловито копошились у кораблей, старательно отводя глаза от песчаного холма, на вершине которого тот выкопал могилу. Он снял с талии Сей-Хо пояс, на котором висел ее маленький топорик, аккуратно уложил тело в яму, накрыл своим плащом, а поверх него высыпал из мешка все драгоценности, унесенные им из храма. Насыпав над могилой холмик, он воткнул в него рукоять своего топора, поперек приладил топорик Сей-Хо и перемотал их ее кушаком. Помолчав немного, он сказал одно только слово: «Прости» и быстрым шагом направился к кораблям, уже поднимавшим паруса.

 

 

       По всей видимости, это было не первое посещение скандинавами материка, получившего через несколько сот лет название «Америка». Но крест на берегах материка был поставлен абсолютно точно впервые.

 

* Дракар - парусно-гребное судно викингов в VIII-X веках. От датского draco - дракон, названо по носовой фигуре. Викинги всегда устанавливали на носу судна устрашающие фигуры, изображающие животных, включая мифических.

      Толковый морской словарь Андрющенко Н.С.